ЕВРЕЙСКАЯ СТАРИНА

Занавес раздвигается, на сцене, в соответствии с традицией расположения музыкантов в оркестре, стоят стулья. На них лежат скрипки без струн и колков; изуродованный метал валторн, труб; виолончели с пробитой пулями декой. Над сценой возвышается хромой рояль с перебитыми, встопорщенными струнами, пустые без нот пульты. Слушатели-призраки затаив дыхание смотрят на сцену. Дирижерская палочка лежит на пустом дирижерском пульте.

Ян Шайн

СИМФОНИЯ Nо13

Сценарий полнометражного художественного фильма

©Ian Shine, 2012

ЭПИЗОД Nо1

БАБИЙ ЯР

13 марта 1961 года.

Мартовское утро. Гигантский овраг затоплен вязкой пульпой. Из щелей потрескавшейся дамбы сочится глинистая грязь. Недобрую тишину разрезает скрежет хлипких укреплений. Мятежная пульпа наседает, давит, опрокидывает истончившееся ограждение, вырывается на простор, заселенный жилыми постройками, дорогами, кладбищем, трамвайным депо.

Беспощадный поток высотой в четырнадцать метров затопляет дома, уносит машины, выворачивает на погосте гробы, опрокидывает десятитонный трамвай, автобусы. Зачинщики пожаров — оборванные высоковольтные провода пляшут смертельную пляску. В перевернутом трамвае заживо горят люди.

Сель срывает двери жилищ, затопляет комнаты, этажи, настигает в колясках младенцев, беспомощных стариков. На улицах паника, сотни людей взбираются на крыши, столбы, немногочисленные высокие деревья.

На ограде полузатопленного стадиона повисли уцелевшие мужчины и женщины. Молодая женщина, оглушенная страхом, надрывая горло, кричит на украинском языке.

ЖЕНЩИНА

Що це?!!! Що це, Боже ти мiй?!!!

Мужчина с затекшим от ушиба глазом и ссадинами на лице цедит сквозь разбитые губы.

МУЖЧИНА

Мертвые жиды взбунтовались!

ЭПИЗОД Nо2

КВАРТИРА ШОСТАКОВИЧА

19 сентября 1961 года.

Смычки скачут по струнам скрипок, виолончели, альта. Музыканты старше среднего возраста, одетые в будничные костюмы исполняют заключительную часть четвертого струнного квартета Шостаковича.

В углу кожаного дивана, накрыв ладонью очки, брови, часть высокого лба сидит автор. Ему пятьдесят пять лет.

В просторной прихожей немолодая женщина, домработница принимает плащ у пятидесятилетнего мужчины, провожает его в гостиную. Мужчина нервничает, не расстается с газетой, зажатой в руке. Звуки музыки угасают.

Шостакович напряженно смотрит на пустые неприбранные пюпитры. В прихожей скорые проводы музыкантов, раздается хлопок входной двери.

В кабинет композитора входит Гликман.

Шостакович переводит взгляд на гостя.

ШОСТАКОВИЧ

Здравствуй, Исаак Давыдович. Проходи.

Гликман взволнован, не в силах произносить слова. Он протягивает Шостаковичу открытую на нужной странице газету.

Шостакович медлит, затем принимает взъерошенные листки. Лицо композитора суровеет, глубоко засевшая боль искажает гладко выбритую щеку, тонкие сжатые губы.

Звучит голос композитора.

ГОЛОС ШОСТАКОВИЧА

Над Бабьим Яром памятников нет.

Крутой обрыв, как грубое надгробье.

Мне страшно.

Мне сегодня столько лет,

как самому еврейскому народу.

ЭПИЗОД Nо3

БАБИЙ ЯР

25 сентября 1955 года.

Невдалеке от новостроек, через разбитый у оврагов сквер, в сопровождении статного господина, в пальто с непокрытой головой идет Шостакович.

Юные матери хлопочут у колясок. Детишки гоняют мяч.

ПАРТИЙНЫЙ РАБОТНИК

Жилмассив молодой, перспективный и название подходящее — Сырец. Со временем разживемся спортивным комплексом, засадим аллейку. Изживаем, так сказать, наследие войны.

У заполненного коричневой жижей оврага, провожатый неопределенно указывает рукой, торопливо снимает шляпу.

ПАРТИЙНЫЙ РАБОТНИК

Сливаем отходы кирпичных заводов… Распоряжение городского начальства…

Через продолжительную паузу добавляет.

ПАРТИЙНЫЙ РАБОТНИК

Здесь их стреляли.

Шостакович пристально смотрит на отравленные смертью склоны оврага.

Различает нательную одежду, детские игрушки, протезы.

Видение обрывает невесть откуда взявшийся мужичонка.

СТАРИК

Добрая власть, угости партизана куревом.

Шостакович достает пачку папирос, протягивает старому человеку.

Мужичок неторопливо рассматривает пачку, ловко выбивает папироску.

Шостакович поджигает спичку, смотрит на старика, силится вспомнить.

Мужичок одобрительно кивает головой, дважды глубоко затягивается дымом.

СТАРИК

Годный табак, столичный. Наш проще будет, верно власть?

Ответственный работник нехотя бурчит.

ПАРТИЙНЫЙ РАБОТНИК

Не курю.

Мужичок ехидно щурит глаза, кивает в сторону рва.

СТАРИК

Долго проживешь, если увернешься.

ПАРТИЙНЫЙ РАБОТНИК

Не болтай, взял свое, иди с богом.

Мужичок осклабился, открыл гнилые зубы.

СТАРИК

Коли пригласит, пойду с Богом. По-всякому лучше, чем дожидаться мести мертвяков.

Старый человек кланяется в пояс Шостаковичу, отвешивает поклон важному господину и ковыляет в обратную сторону от новостроек.

Ответственный господин оживляется, добреет лицом, глубоко на затылок натягивает неуютную шляпу.

ПАРТИЙНЫЙ РАБОТНИК

Пойдемте обедать лапшу в бульоне, тут газы вредные, надышимся всякой хвори.

Шостакович рассеянно кивает головой. Поднимает согнутую в локте руку… и, наконец, вспоминает.

ШОСТАКОВИЧ

Погодите. Мы ведь знакомы… Постойте!

Не глядя на провожатого он направляется вслед за странным мужичонкой, затем прибавляет шаг.

ШОСТАКОВИЧ

Вы говорили: «Я жду нового Бога!» Помните?!!

Кричит вдогонку Шостакович и чем быстрей припускает, тем дальше ему видится фигура старика.

ЭПИЗОД Nо4

МУЗЫКАЛЬНЫЙ ТЕАТР

Зрители покидают здание театра: усаживаются в подданные автомобили; врассыпную спешат к станции метро; скрываются от проливного дождя под навесом парадного входа в театр.

На сцене монтировщики разбирают декорацию.

Костюмеры, орудуя шестами, отправляют вешалки с балетными пачками на отведенные места.

Коридоры служебного помещения пустеют, охранники навешивают пломбы на двери хранилищ.

В зале гаснет свет.

Ночной сторож запирает на засов служебный вход в театр.

Рассеянный свет аварийного освещения угадывает движение теней в зале. Беззвучно, не нарушая тишину, кресла занимают старики в поношенных долгополых сюртуках; женщины в цветастых летних платьях; представительные мужчины в костюмах; дети разного возраста. Проходы забиты скарбом: узлами, чемоданами.

Занавес раздвигается, на сцене, в соответствии с традицией расположения музыкантов в оркестре, стоят стулья. На них лежат скрипки без струн и колков; изуродованный метал валторн, труб; виолончели с пробитой пулями декой. Над сценой возвышается хромой рояль с перебитыми, встопорщенными струнами, пустые без нот пульты.

Слушатели-призраки затаив дыхание смотрят на сцену.

Дирижерская палочка лежит на пустом дирижерском пульте.

Из-под купола в зал сыплет бутафорский снег. К нему добавляется пожухлая листва, опадающая на плечи, головы зрителей-призраков. В зал сыпется песок, мелкие комки глины неслышно ударяются о разбросанный в проходах скарб.

ЭПИЗОД Nо5

ГОРИСПОЛКОМ. КИЕВ

9 марта 1961 года.

В просторном кабинете председателя киевского горисполкома Давыдова многолюдно, идет совещание. Председатель рубит ладонью невидимую преграду, зычный голос опытного оратора прерывает обсуждение.

ДАВЫДОВ

Люди живут в землянках! Людям требуется жилье!! Где есть место там будем строить!!! Понятно?!! На эту задачу в три смены трудятся цементные, кирпичные заводы!

ИНЖЕНЕР

Да, но отходы заводов в овраге Бабьего Яра могут…

ДАВЫДОВ

Будем сливать в ямы!!! Будем!!! Людям нового района нужен парк, танцплощадка, стадион, аттракционы!

Грузный мужчина с холеным лицом, распевным актерским голосом обращается к присутствующим.

ОБЩЕСТВЕННИК

Помилуйте, ведь там останки убиенных советских граждан. Гигантская могила…

ДАВЫДОВ

У нас треть страны могила!!! Могила героических воинов, партизан, казненного врагом населения! И сражались они за мирную цветущую жизнь! Поля, окропленные кровью наших солдат, колосятся пшеницей! На местах смертельных боев строятся новые города, дороги! Такой наш памятник павшим героям!

ИНЖЕНЕР

Проект гидронамыва недоработан, оторван от…

ДАВЫДОВ

Так доработайте, довольно протирать штаны на совещаниях! Хватит болтовни, за работу!!

Подчиненные, покидают кабинет начальника хмурыми и озабоченными. Инженер теребит тесный воротник рубашки, еле слышно повторяет.

ИНЖЕНЕР

Катастрофа, катастрофа…

Помилуй мя грешного раба Твоего…

ЭПИЗОД Nо6

КРЕПОСТЬ БЕЙТАР

135 год.

Серое беззвездное небо нависает над вершинами Иудейских гор. Из тьмы проступают очертания крепости Бейтар.

Лагерь римского военачальника Юлия Севера близ крепости Бейтар. По ветру, в ночи брызжут искры костров. В походных котлах варятся крупные куски мяса.

От границы передового отряда, мимо насыпных стен, сторожевой башни, казарм и конюшен, легионеры ведут двух мужчин в обносках. У входа в штаб-квартиру лагеря легионеры передают пленников охране.

Юлий Север, молодой мужчина крепкого телосложения диктует послание в Рим. Он стоит лицом к неукрашенной драпировкой стене. По бокам от фигуры военачальника коптят чаши с огнем.

Юноша-переписчик ожидает распоряжений.

ЮЛИЙ СЕВЕР

Прочти, что в конце.

Юноша читает бесстрастным голосом.

ПЕРЕПИСЧИК

«…бесполезную осаду».

ЮЛИЙ СЕВЕР

Начни раньше.

ПЕРЕПИСЧИК

«Бездействие у стен неприступного Бейтара, болезни, мор в легионах, вынуждают прекратить бесполезную осаду».

Появление охранника остается без внимания Юлия Севера. Переждав паузу, охранник докладывает четким голосом.

ОХРАННИК

Схвачены перебежчики самаритяне. Велите перенести допрос на утро?

Не отрывая взгляда от глухой стены, Юлий Север приказывает.

ЮЛИЙ СЕВЕР

Веди одного.

Затем голосом, наполненным душевной приязни и покровительства обращается к юноше-переписчику.

ЮЛИЙ СЕВЕР

Отложим писать, мой друг. Не жди меня, отправляйся видеть сны.

Юноша подходит к Юлию Северу, раздумывает прикоснуться ли на прощание к его плечу, затем стремительно направляется к двери. Вынужденный уступить дорогу охраннику, переписчик с большей преданностью, чем велит воинская субординация смотрит на неподвижный, коротко стриженый затылок Юлия Севера.

Охранник принуждает перебежчика преклонить колени.

Военачальник оборачивается лицом к плененному самаритянину, с интересом рассматривает бородатого оборванца.

ЮЛИЙ СЕВЕР

Скажи трус, правда, что евреи называют своего главаря мессией?

САМАРИТЯНИН

Правда, Победитель, они в это верят и заставили верить наш народ.

ЮЛИЙ СЕВЕР

Заставили… Как же можно заставить народ, если он народ.

Юлий Север усмехается, берет в руки бокал с вином и продолжает допрос.

ЮЛИЙ СЕВЕР

Зачем ты ушел из крепости?

САМАРИТЯНИН

Чтоб не умереть от жажды и голода, Победитель. Это война евреев, Победитель.

ЮЛИЙ СЕВЕР

Почему ты называешь меня Победитель? Осада не окончена, мои легионы могут отойти к Иерусалиму.

САМАРИТЯНИН

Рабби Акива готовит евреев к смерти.

Юлий Север сделался задумчивым, его плоский лоб разрезали две глубокие морщины.

ЮЛИЙ СЕВЕР

Что говорит Акива евреям?

САМАРИТЯНИН

Рабби Акива говорит, что смерть будет великой жертвой.

Жестокий усмиритель непокорной провинции едва скрывает удивление.

ЮЛИЙ СЕВЕР

Еврей жертвует евреями? Вздор! Ты врешь, трус! Кто тебя подослал, отвечай! Иначе велю содрать с тебя кожу раскаленным скребком!

Перебежчик в испуге пятится на коленях в сторону входной двери, получает от охранника пинок ногой в спину.

САМАРИТЯНИН

Всемогущий Победитель, пощадите раба, я говорю правду! Рабби Акива верно собирает народ на площадях. Он говорит Риму оскорбления.

ЮЛИЙ СЕВЕР

Скажи их.

Самаритянин плачет, терзает руками кудри, бороду.

ЮЛИЙ СЕВЕР

Приказываю тебе, свиной дух, пересказать вранье Акивы! Ну!

Смертельно напуганный перебежчик принимается быстро говорить, слова опережают друг друга.

САМАРИТЯНИН

Покорители отравлены безбожием, дьявольской ложью искоренения. Праведная вера бескровна, чтит жизнь человека. Пусть в гонениях и зверствах римляне дойдут до конца, до предела опустошения, иссохнут от нашей жертвы. Через смерть евреев придет упадок покорителям, руины. «Да придет на него гибель неожиданная, и сеть его, которую он скрыл для меня, да уловит его самого; да впадет в нее на погибель».

Юлий Север выхватывает из ножен кинжал, с яростью в голосе кричит.

ЮЛИЙ СЕВЕР

Распять!

Охранник избивает перебежчика, волочит его на казнь.

Юлий Север убирает в ножны кинжал, берет в руки свиток с посланием в Рим, пробегает глазами текст. Затем швыряет свиток на пол.

ЭПИЗОД Nо7

РИМ

1956 год.

Горничная запирает гостиничный номер, толкает коляску, груженную сменными полотенцами, предметами гигиены, ванными принадлежностями к дверям следующей комнаты.

В узком кресле за пустым столом сидит Шостакович. На нем черный костюм, белая рубашка, галстук. В стороне от стола, экраном к кровати, расположен телевизор. В студии молодые люди развлекают зрителей любительской клоунадой. Им подыгрывает ведущая шоу, миловидная брюнетка с большим улыбчивым ртом.

В номере Шостаковича раздается телефонный звонок. Композитор встает из-за стола, подходит к телефонному аппарату, снимает трубку, слушает сообщение, отвечает.

ШОСТАКОВИЧ

Grazie. Grazie mille!

Шостакович прикасается пальцем к клавише на передней панели телевизора. До поры превращения в неоновую точку, белая вспышка размножает силуэты шумной веселой компании.

Громоздким автомобилем управляет водитель старше среднего возраста. Он одет в легкий летний костюм. На заднем сидении машины находится Шостакович, он мельком оглядывает улицы Рима. Шофер произносит название очередной достопримечательности.

В большой зале, украшенной росписью, проходит награждение — вручение почетных званий иностранным деятелям культуры. Вслед за долговязым джентльменом, мантию, академическую шапочку и диплом принимает Шостакович.

Официанты обносят немногочисленных гостей и награжденных закусками, бокалами с вином.

Нескончаемую очередь на вход в Колизей атакуют торговцы прохладительными напитками, мелкими сувенирами. Рядом с разноязыкими паломниками прохаживаются ряженые, закованные в пластиковые доспехи. Один из них, крупнотелый весельчак в шлеме с плюмажем приглашает Шостаковича сделать снимок на память. Волосатые руки фальшивого легионера широкими жестами указывают на кисточку и уголки академической шапочки, торчащие из пакета чужестранца. Шостакович на ходу отвечает коротким поклоном и продолжает идти в конец очереди, растянутой вкруг знаменитого амфитеатра. Стайка японских туристов, скрываясь от жаркого солнца под куцыми зонтами, устроилась в хвосте очереди, невдалеке от входа на территорию Форума, величественных останков Древнего Рима.

Не раздумывая, Шостакович направляется к простым металлическим воротам, покупает у служителя билет.

На колонах храма Сатурна обвислыми складками застыл оплавленный мрамор. Над бывшим хранилищем военных трофеев кружат чайки.

На руинах подиума, отделанного травертином, растут дикие безлистные побеги.

На дорожках Форума безлюдно, редкие туристы позируют у обломков базилик и храмов.

Из пожухлой травы бьет родничок. Шостакович разворачивает платок, кладет его на воду. Ткань напитывается, оборачивается мокрой тряпицей.

В тени оливковой рощицы, разбитой неподалеку от разрушенных стен, Шостакович находит приют. Он садится на траву, опирается спиной на ствол колченогой оливы, протирает платком лицо.

Два длинноногих добермана жадно лакают из родника. Насытившись, они носятся по лужайке близ олив. Раздается короткий свист, псы мчатся к хозяину, одетому в бутафорские латы и шлем. Ряженый старик проворно раздает в зубастые пасти куски.

Шостакович наблюдает за кормежкой собак, рассматривает скрытое шлемом-ушанкой лицо.

Покончив с едой, доберманы потрусили в развалины, вслед за ними ковыляет старик.

Миновав разрушенную стену, Шостакович оказался в закутке, огороженном реставраторами. Посреди инструмента, коробок, тазов, на раскладном стульчике сидит старик и смотрит переносной портативный телевизор. Собаки растянулись у его ног.

Лицом старик сильно смахивает на мужичонку, встреченного композитором у рва Бабьего Яра. Театральный костюм, шлем, закрывающий подбородок и щеки мешают Шостаковичу наверняка опознать давнего знакомого.

Экран телевизора пестрит мировыми новостями, эффектно снятые репортажи сопровождает энергичный комментарий. Мирные кадры документальной хроники соседствуют с военными сводками из Алжира и Анголы. Напряженность и противостояние по обе стороны недостроенной берлинской стены уживаются с популярной песенкой Челентано «24 000 поцелуев».

Не отрываясь от изображения пляшущего певца, старик спрашивает.

СТАРИК

Если, например, в амфитеатре Флавиев…

Старик поворачивается лицом к Шостаковичу, кивает головой в сторону Колизея.

СТАРИК

… быки, ослы, другая животина, на потеху насиловали молодых баб, что скажешь?

Лукавый взгляд старика рассеивает последние сомнения, перед нами мужичок, спросивший закурить у «доброй власти».

Не дождавшись ответа, старик продолжает с притворной интонацией в голосе.

СТАРИК

И сейчас его осаждают, с вечера перекликаются. Не пойму, какого веселья ждут.

Шостакович снимает очки, рассматривает в лучах солнца, остывшие на линзах капли пота.

Старик отстегивает на подбородке ремешок шлема, задумчиво смотрит в сторону обветшалых колон, затем чистым голосом произносит.

СТАРИК

Кто с хлебом слез своих не ел,
Кто в жизни долгими ночами
На ложе, плача, не сидел,
Тот незнаком с небесными властями.

Мгновенные перемены в лице и голосе старика поражают Шостаковича.

Вновь с ним говорит персонаж лубка, народной сказки.

СТАРИК

Человек вышел из зверя, сбросил шерсть, на том остановился. Стало быть, подлежит охоте.

Старик треплет холку дремлющей собаки.

СТАРИК

Прямо ходить, жрать божью тварь не повод признаться — творение завершено. С чего бы это успокоиться. Следует помнить — нынешний человек обещание. Надо сказать не сбывшееся в веках.

Они нас в бытие манят —
Заводят слабость в преступленья
И после муками казнят:
Нет на земле проступка без отмщенья.

Старика разбирает мелкий, злой смех.

Обвешанные фотокамерами японские туристки заглядывают в закуток, обнаруживают экзотическую модель для совместной съемки. Старик с готовностью позирует в обнимку с энергичными японками: достает из ножен пластиковый меч, принимает воинственные позы, примеряет героические гримасы.

ЭПИЗОД Nо8

ВЕНЕЦИЯ

13 марта 1558 года.

В костер летят книги Святого писания.

В отблесках огня мелькают перекошенные злобным весельем лица.

Подлежащие сожжению книги с верхом заполнили телегу. Полицейские инквизиции — сбиры, хватают искусно изданные тома Талмуда и швыряют в костер. По сторонам летят искры.

Площадь Святого Марка заволокло дымом.

Вынырнувший из толпы зевак юноша в желтой шапке, обжигая пальцы, вытаскивает из огня обгорелую книгу и, минуя растерянных погромщиков, бежит к арке — выходу за пределы площади, ведущему в узкие запутанные улочки.

За ним, с криками и угрозами устремляется стайка фанатиков.

Юноша ловко преодолевает мостики, в ущерб преследователям использует знание потаенных уголков города.

Погоня безнадежно отстала.

При лунном свете юноша рассматривает обложку спасенной книги. На ней написано «Книга Пророков».

У ворот венецианского гетто стоят четверо стражников, топчутся любопытные горожане, посыльный, ожидающий появление еврейского доктора. За воротами, на территории гетто звучит танцевальная музыка. С внутренней стороны гетто раздаются удары кольца в железную нашлепку, привинченную к деревянным воротам.

ПЕРВЫЙ СТРАЖНИК

Кто?

Грозно спрашивает стражник.

ГОЛОС ДОКТОРА

Доктор.

Стражники отодвигают засов, выпускают щуплого мужчину средних лет одетого в сюртук и желтую шапку. Доктор протягивает охранникам монету, они принимают «налог» с ожидаемого заработка.

ПЕРВЫЙ СТРАЖНИК

Монету жид, стоит простуда. А тебя зовут на роды.

Стражник кивает в сторону посыльного.

Тот, кивает головой, подтверждает сказанное.

ВТОРОЙ СТРАЖНИК

К тому же в дом вельможи. Там десять лет всё ожидают сына.

Третий стражник смеется.

ТРЕТИЙ СТРАЖНИК

А в упрямом брюхе водятся только девки.

ЧЕТВЕРТЫЙ СТРАЖНИК

На этот раз сухой крючок старика не при чем. Жид вытащит из рыжей fica мальчонку.

Все присутствующие, за исключением доктора смеются.

ПЕРВЫЙ СТРАЖНИК

Ночью врачу можно без шапки.

Недовольно бурчит стражник.

Доктор поспешно срывает головной убор обязательный к ношению евреям, его спина заметно выпрямляется, уверенной становится походка. Посыльный провожает доктора к гондоле.

К воротам подходит юноша, спасший от огня священную книгу. Наградив подзатыльником и пинками, стражники запускают его на территорию гетто.

На немногочисленных улицах и небольшой площади гетто отмечают праздник Пурим. Жители гетто, евреи Италии, Испании, Португалии, Германии, стран Африки на свой музыкальный и танцевальный лад представляют спасение евреев от коварных планов персидского визира Амана.

Лица женщин закрывают самодельные маски царицы Эсфирь. Мужчины и дети одеты в костюмы и маски других персонажей библейской драмы: Мордехая, мужа Эсфирь персидского царя Артаксеркса, злодея Амана.

Из синагоги выходят строго одетые солидные мужчины — купцы, банкиры, ростовщики. Карнавально настроенная толпа увлекает их к наспех сбитым подмосткам, на которых представляют премьеру пьесы Соломона Уске «Эсфирь».

Красивая молодая женщина, исполняющая роль царицы Эсфирь ласкает мужа царя Артаксеркса. Из лохматой, дырявой ширмы появляется визир Аман, он изображает гнев, указывает пальцем на Эсфирь, достает из ножен кривую саблю.

Юноша поднимается по лестнице семиэтажного, высотного по тем временам дома. Открывает дверь в последнем этаже, проходит в темный, слабо освещенный свечей кабинет заставленный шкафами с книгами. В кожаном кресле у просторного стола сидит седобородый старец. На первый взгляд он дремлет.

Юноша кладет перед ним обгорелую книгу. Старец открывает глаза, зорко смотрит на изувеченные страницы, с трудом разлепляет сухие губы и говорит.

РАВВИН

Бог не забывает крика жертв.

ЮНОША

Святой отец, в который раз прошу, дайте благословение отомстить похитителям детей, насильникам…

Старец перебивает юношу и твердым голосом произносит.

РАВВИН

Бог карает за кровь.

Тягучую паузу нарушает голос старца.

РАВВИН

Красть наших детей и селить в секту — духовная нечистота. Жечь святые книги — духовная нечистота. Назначать цену нашей несвободе, брать за нее деньги — нечистота. Задумайся, Даниэль, откуда взялось возить нас в нечистотах.

Юноша страстно отвечает.

ЮНОША

Нам навязывают грязную жизнь! Нам ничего нельзя!

Старец строго смотрит на юношу.

РАВВИН

На том и строится расчет нечистым помыслом. Склонить, оторвать от Бога, забрать у людей пример веры. Всякое нечистое деяние, направленное к нам ждет ответа. Нельзя дрогнуть.

Старец берет в руки обожженную книгу.

РАВВИН

И Господь сказал Моисею: Вот закон, который заповедал Господь сынам Израиля: возьмите себе красную корову, у которой нет изъяна, и пусть ее зарежут и сожгут, и пеплом ее, растворенным в воде, пусть будет очищен всякий прикоснувшийся к трупу какого-нибудь человека или к чему-то нечистому. А кто, не очистившись, войдет в Храм, та душа истребится из среды Израиля…

Старец берет холстину, заворачивает уцелевшую книгу, глубоко прячет в шкаф.

РАВВИН

В древности красную корову искали по всей стране. За всю историю народа их было девять.

Старец вплотную подходит к юноше, испытующе смотрит ему в глаза.

РАВВИН

Запомни и передай сыну, а он своему и так до нескончаемости нашего рода — прежде отвечать нечистым на нечистое, найди красную корову.

Глаза старца потеплели, густая борода скрыла улыбку.

РАВВИН

Теперь ступай. Впусти в себя праздник.

Юноша кивает головой, разворачивается и уходит.

На площади продолжается веселье, пьесу «Эсфирь» завершает повешение чучела Амана.

ЭПИЗОД Nо9

СОН ШОСТАКОВИЧА

Стадо коров взбивает копытами песок пустыни. Коровы несутся с устрашающим, настроенным на одну ноту ревом.

Ветер забивает Шостаковичу песок в рот и глаза. Он сопротивляется, однако гнется в пояснице, падает на песок.

Грузные коровы пробегают рядом.

Шостакович открывает глаза, нащупывает в нагрудном кармашке пиджака очки, прикладывает их к припорошенному песком лицу.

Невдалеке от него стоит красная корова.

КРЕМЛЕВСКАЯ БОЛЬНИЦА

Февраль 1955 года.

Шостакович просыпается на больничной койке, нащупывает на прикроватной тумбочке очки, прикладывает их к заспанному, мятому лицу.

В просторной палате стоит вместительный стол, холодильник, пустая резервная кровать.

В палату входит молоденькая медсестра.

МЕДСЕСТРА

Как вы себя чувствуете? Боли в сердце, сухость во рту? Конечности немеют?

Шостакович неопределенно машет головой.

Медсестра просовывает ему в подмышку градусник.

МЕДСЕСТРА

Посещения вам запрещены, так что отдыхайте, лучше всего закрыть глаза и подумать о чем-нибудь приятном.

Медсестра покидает палату.

Шостакович следует совету, закрывает глаза.

Ему мерещится кабинет высокого партийного работника. За длинным столом сидят ответственные товарищи. Докладывает дородный дядька с отвисшими щеками и двойным подбородком. Немой просмотр скрывает речь, снабженную активной жестикуляцией. Увлеченный погромной тирадой, он указывает рукой на сидящего с краю стола Шостаковича. Следующий оратор, желчный худой холуй выделывает руками танцевальные движения, пародирует мелодии. И вновь в Шостаковича утыкаются угрожающие жесты, злобные выкрики.

Композитор открывает глаза.

На резервной кровати одетый в старую шубу, накрест перехваченную двумя пуховыми платками, сидит учитель Шостаковича, композитор Глазунов. Он улыбается ученику, затем встает и направляется к двери, малозаметным кивком головы приглашает следовать за ним.

Шостакович с трудом встает с постели, тяжелой походкой следует к двери, открывает ее и оказывается в маленькой комнатке для прислуги, в которую, спасаясь от холода, переселился с матерью Александр Глазунов.

Посреди комнаты стоит закопченная буржуйка. У пианино, закутанный в шубу и платки сидит пятидесяти пятилетний Глазунов. Вокруг него хлопочет старенькая матушка, укрывает ноги одеялом.

Глазунов играет на пианино, не выпуская из правой руки затушенной сигары. Из его ноздрей и рта валит пар.

ГЛАЗУНОВ

Что же ты, Митя, руководящих товарищей злишь, говорят, из консерватории синагогу устроил?

С иронией в голосе спрашивает бывший директор санкт-петербургской, а затем ленинградской консерватории.

ГЛАЗУНОВ

Так, не долгий час надеть кипу, талес, сделаться последователем Маймонида.

Глазунов прекращает фортепьянную игру, достает из печки тлеющую головешку, раскуривает сигару.

ГЛАЗУНОВ

Знаешь, что он говорил? «Только Господь Бог может быть объектом поклонения». Весьма опасное учение в эпоху доносов.

Глазунов принял от матушки бутылочку с мутной жидкостью, выпил полный глоток, зажмурился, крякнул, закусил сигарным дымом.

ГЛАЗУНОВ

На меня изрядно писали. Дескать, мотаю казенные средства, принуждаю студенток ублажать собственную похоть, состою в тайных организациях. А тут пришел Столыпину донос: Глазунов потворствует евреям, заполонили проклятые консерваторию. Вопрос, оказался, посерьезней предыдущих, вызывают меня к премьер-министру. Смотрит на меня Петр Аркадьевич волком и спрашивает: «Сколько у тебя студентов-евреев учится? Говори немедля!» Я мнусь, соображаю в уме, словно что-то подсчитываю, а потом говорю: «Ваше высокопревосходительство, сколько пианистов помню, скрипачей и виолончелистов примерно помню, куда хуже с теми, кто на дудках устроились, а вот, что до евреев, или татар, например, такого учета не ведем-с, простите великодушно». Клянусь, чуть было в морду мне не дал.

МАТЬ ГЛАЗУНОВА

Хватит врать, Саша. Мальчик болен, отпусти его, пускай идет.

Шостакович лежит на больничной койке с закрытыми глазами и плотно сжатыми губами.

Звучит «Песня о нужде» из вокального цикла Шостаковича «Из еврейской народной поэзии».

Крыша спит над чердаком под соломой сладким сном.
В колыбельке спит дитя без пеленок, нагишом.
Гоп, гоп, выше, выше!
Ест коза солому с крыши.
Гоп, гоп, выше, выше!
Ест коза солому с крыши. Ой!

Ранние сумерки в неприбранном осеннем парке.

По заваленной кленовым листом аллее прогуливаются Шостакович и Михаил Зощенко.

ЗОЩЕНКО

Беззащитность человечества?! Помилуйте, Дмитрий Дмитриевич, откуда ей взяться, беззащитности, это все, голубчик, слезность. Поглядите на предмет с нетворческой стороны, как смотрит наш с вами современник.

Зощенко широко шаркает маленькой ногой, листья взлетают ему до пояса, кружат и вновь ложатся гнить. Он ёрничает, представляется версией полушута, полу юродивого.

ЗОЩЕНКО

На что нам знать предназначение вещей, сооруженных нуждой и фантазией человека. Скажут для удобства и пользы ежеминутной жизни, развития смекалки, интеллекта. Электронная машина требует к себе уважение, знаний в управлении, ремонте. Она нас развивает, так сказать, выпрямляет до Homo erectus нынешней эпохи, руководит несовершенным творением. Ложный парадокс: придуманная человеком машина управляет человеком. Отчего ложный? Извольте, придуманная человеком машина управляет только человеком, против которого придумана. Создатель машины опережает ее интеллект, она лишь часть его умных идей, пусть самый талантливый, но отпрыск, так сказать, дитя, которое на момент взросления окажется туповатым подростком в сравнении со сводной сестрой, новой машиной.

Звучит продолжение «Песни о нужде».

Колыбель на чердаке,
Паучок в ней ткет беду.
Радость он мою сосет,
Мне оставив лишь нужду.
Гоп, гоп, выше, выше!
Ест коза солому с крыши.
Гоп, гоп, выше, выше!
Ест коза солому с крыши. Ой!

Преобразившийся Зощенко, выбрасывает под музыку коленца, шаркает, тормошит ногами палую листву.

Звучание песни прекращается.

Зощенко говорит с отдышкой, щурясь от легочной боли.

ЗОЩЕНКО

По правде сказать, человек тяжко не завершен, жалок его путь к рекордам. Он загоняет себя в изобретение новых отношений, в первую очередь, денежных. Первопроходцами принуждают быть самых выносливых, отчаявшихся получить наравне со всеми, скажем евреев, на них проверяют надежное будущее всякого нового дела. И всякий раз недовольны, что те преуспели…

Зощенко устало смотрит на Шостаковича и с повинной в голосе говорит.

ЗОЩЕНКО

Вы правы, человек определенно беззащитен… от привычной ему мерзости…

Шостакович лежит на больничной койке с открытыми глазами.

В палату вваливаются «ответственные товарищи», которые прорабатывали Шостаковича в кабинете высокого партийного начальника. У них в руках свертки с фруктами, коробки конфет, бутылки с напитками.

Звучит окончание «Песни о нужде»

Петушок на чердаке, ярко красный гребешок.
Ой, жена, займи для деток хлеба черствого кусок.
Гоп, гоп, выше, выше!
Ест коза солому с крыши.
Гоп, гоп, выше, выше!
Ест коза солому с крыши. Ой!

ЭПИЗОД Nо10

БУДАПЕШТ

Июль 1943 года.

Улица оккупированного немцами Будапешта. На фасаде кинотеатра висит афиша кинофильма «Петер». Сквозь краску проступает замалеванное цензурой имя исполнительницы главной роли — Франческа Гааль.

В переполненном зале кинотеатра на экран смотрят местные жители, нацистские офицеры с новыми подругами. Музыкальная комедия радует и смешит зрителей.

Неутомимая героиня Франчески, по воле случая переодетая в костюм сорванца Петера заливает водой из шланга салон дорогого автомобиля; влюбляется в неудачливого доктора; затевает потешную потасовку в пивной.

ТЮРЬМА ГОРОДА РАМЛА. ИЗРАИЛЬ

Декабрь 1961 года.

В одиночной камере за столом сидит Адольф Эйхман. Он пишет дневник, его движения скупы и аккуратны.

По тюремному коридору идут двое охранников, они останавливаются возле двери камеры, один из них смотрит в глазок. Затем другой охранник открывает дверь. Оба заходят в камеру.

Эйхман не спеша прибирает письменные принадлежности, тщательно моет руки.

Охранник надевает Эйхману на ноги кандалы.

В сопровождении охранников Эйхман идет по тюремному коридору, лестнице, оказывается в комнате для допросов.

В комнате находятся два офицера Хоффштеттер и Лесс.

ХОФФШТЕТТЕР

Садитесь, Эйхман.

Арестованный поспешно садится на стул.

ХОФФШТЕТТЕР

Из данных вами показаний следует — в период господства национал-социализма в Германии, вы совершили преступления против еврейского народа и против человечества. Я хочу еще раз обратить ваше внимание на то, что вы свободны в выборе — давать или не давать показания. Ясно ли вам, что они могут быть использованы в качестве доказательных материалов? Ваш выбор?

ЭЙХМАН

Я хочу давать показания дальше.

Услужливо отвечает преступник.

ЛЕСС

Расскажите о Гиммлере.

ЭЙХМАН

Обычно, когда Гитлер выступал с речью и снова напирал в ней на еврейский вопрос, мы уже знали: теперь что-то последует от Гиммлера. Что-нибудь найдется. Наверное, ни разу не было, чтобы он вдруг взял инициативу на себя. Я думаю даже, что из канцелярии заместителя фюрера — так называлась эта канцелярия при рейхсляйтере Мартине Бормане — нажимали в таких случаях на Гиммлера, чтобы он действовал. Обвиняли его, что еще недостаточно сделано. Я вспоминаю, как Гиммлер однажды раздраженно спрашивал Кальтенбруннера, почему это во Франции… Или в Голландии, я теперь уже не знаю… дело не движется. Мол, возятся, копаются. Как будто не знают, что идет война.

С раздражением в голосе говорит палач. Его лицо отражает удовлетворение справившегося с заданием чиновника.

ЛЕСС

К чему это относится?

ЭЙХМАН

К депортации евреев…

Словно на оперативном нацистском собрании, убийца обстоятельно разъясняет трудности, возникшие при осуществлении звериного плана.

ЭЙХМАН

Я считаю нужным рассказать это, потому что так проясняется, что эвакуацию нельзя было проводить просто так. Какой бы властью любая германская служба ни обладала, она не могла просто так собрать людей, посадить их в вагоны и отправить — вперед, поехали! Вся история с депортацией из европейских стран была цепью нудных бесконечных переговоров. Поезда мы должны были заказывать в имперском Министерстве путей сообщения, а главное административно-хозяйственное управление СС надо было держать в курсе дела. Там определяли станции назначения, потому что ведь мы не знали, куда везти. Это была не наша задача определять, куда пойдут эшелоны.

ЛЕСС

Вы разъясняли ответственным по решению еврейского вопроса за границей — в оккупированных областях — цели этой «эвакуации»?

Эйхман искренне удивлен.

ЭЙХМАН

Разумеется, я им говорил, я им это говорил, если они меня спрашивали, почему так делается. Я тогда тоже не лгал. Я человек, который не может лгать. Позвольте мне продолжать?

ХОФФШТЕТТЕР

Продолжайте.

ЭЙХМАН

Когда во время моей деятельности в Будапеште ко мне часто приходил д-р Кастнер, представитель евреев Венгрии, он однажды сказал: «Господин оберштурмбанфюрер, остановите машину уничтожения в Освенциме!» Я тогда сказал ему: «Доктор Кастнер, я не могу ее остановить, потому что не я ее запустил. Это может сделать только рейхсфюрер». А он опять говорит: «Остановите машину уничтожения». Я ему: «Господин Кастнер, я не могу, я не могу, я не могу. Я знаю этих людей, я ничего не могу, я… я… это не моя задача, у меня нет прав. Это все равно, что просить вас — остановите…

БУДАПЕШТ. КАБИНЕТ ЭЙХМАНА

Июль 1943 года.

За огромным письменным столом в форме оберштурмбанфюрера СС сидит Адольф Эйхман. На его гладко выбритом лице улыбка превосходства и презрения.

По другую сторону стола, на почтительном расстоянии стоит доктор Кастнер, пожилой бородатый мужчина.

ДОКТОР КАСТНЕР

Господин оберштурмбанфюрер, остановите машину уничтожения в Освенциме!

ЭЙХМАН

Я не могу ее остановить, потому что не я ее запустил. Это может сделать только рейхсфюрер.

ДОКТОР КАСТНЕР

Остановите машину уничтожения в Освенциме.

Упрямо повторяет доктор Кастнер.

Эсэсовец встает из-за стола, подходит к бюсту фюрера, пристраивается к нему в профиль.

ЭЙХМАН

Я слишком маленький человек, у меня нет…, у меня нет такой возможности. Они мне никак не подчинены. Машина уничтожения подчинена главному административно-хозяйственному управлению, обергруппенфюреру Полю…

Я вас больше не задерживаю.

Доктор Кастнер, кажется, не слышит последних слов эсэсовца.

ДОКТОР КАСТНЕР

Довольно жертвы. Остановите, так нужно не только евреям… Спасите немцев, будущих немцев…

Оберштурмбанфюрер с интересом разглядывает еврея.

ЭЙХМАН

Какого черта?!! Наши успехи на фронтах поражают воображение! Европа пала к ногам фюрера!! Завтра мы окончательно раздавим большевистскую Россию!!!

Руки эсэсовца устремлены к гигантскому портрету фюрера, принимающего парад на Елисейских полях.

ДОКТОР КАСТНЕР

Пророк сказал: «Богом избраны на жертву, а не ликование». Через гибель евреев надломится немецкий дух, зашатается, рухнет. Выродится во веки веков, не восстанет. Спасите немцев, господин Эйхман!

Голос доктора Кастнера крепнет, набирает силу.

ДОКТОР КАСТНЕР

Каждый мертвый еврей заберет с собой десять живых немцев. Так велено Богом. Страну разграбят, принудят испить унижение. Дети немцев будут рождаться и умирать виновными. Слабые, уступчивые потомки вас проклянут. Помилуйте Германию, господин оберштурмбанфюрер!

Бледный Эйхман вытаскивает из кобуры оружие.

Голос старого еврея подобен львиному рыку.

ДОКТОР КАСТНЕР

«И дали мне в пищу желчь, и в жажде моей напоили меня уксусом.

Да будет трапеза их сетью им, и мирное пиршество их — западнею;

да помрачатся глаза их, чтоб им не видеть, и чресла их расслабь навсегда;

излей на них ярость Твою, и пламень гнева Твоего да обымет их;

жилище их да будет пусто, и в шатрах их да не будет живущих…».

ТЮРЬМА ГОРОДА РАМЛА. ИЗРАИЛЬ

Декабрь 1961 года

Напуганный Эйхман частит истеричным голосом.

ЭЙХМАН

«Я слишком маленький человек, у меня нет…, у меня нет такой возможности». Так я сказал д-ру Кастнеру в Будапеште… И я не… я ведь не сомневался, говорить ли ему — а зачем скрывать? Я во многом виноват, я знаю, господин капитан. Но к убийству евреев я не имел никакого отношения. Я никогда не убивал ни одного еврея, но я не убил и ни одного не еврея — я вообще не убил ни одного человека. И я никогда не давал приказа убить еврея или приказа убить не еврея, этого тоже не было.

ЛЕСС

Следующий документ относится к владельцу кинотеатра «Капитоль». Письмо от 2 февраля 1943 г., посланное вами в МИД в Берлине. Это ваша подпись?

Эйхман близоруко вглядывается в документ, поправляет очки.

ЭЙХМАН

Моя подпись? Так точно!

ЛЕСС

Речь идет, как вы здесь пишите, о еврейской семье Якоба Гирша, он же Евгений Романи, венгерский подданный. Я цитирую: «Как следует из приведенных обстоятельств, кинотеатр весь насквозь еврейский. Евгений Романи это явный еврей, который, пользуясь связями в Венгрии, сумел дать взятку и выдать себя за арийца. Романи за свое безобразное поведение будут направлены в концентрационный лагерь. Прежде чем принять эти меры, я был бы благодарен за скорейшее уведомление — не имеется ли возражений по внешнеполитическим причинам. По поручению: Эйхман». Вы здесь принимали решение о судьбе целой семьи. Верно?

ЭЙХМАН

Да, конечно, хотя текст принадлежит не мне, а написан сотрудником, делопроизводителем. Но, подписан по поручению начальника полиции безопасности и СД — мной… Господин капитан, это писалось в сорок третьем…

БУДАПЕШТ

Июль 1943 года.

В кинотеатре показывают эпизод из фильма «Петер». Героиня Франчески Гааль взамен мальчиковой одежды надела белоснежное платье. Она нежится в объятиях своего избранника доктора.

В зрительном зале белокурые женские головки благодарно льнут к плечам гитлеровских офицеров.

На экране добрую сказку завершает поцелуй героев.

В подвальном помещении кинотеатра при тусклом свете керосиновой лампы на яуфе для хранения пленки сидит героиня фильма «Петер». Франческа кутается в демисезонное пальто. Над ее головой раздается приглушенный стук деревянных кресел. Актриса вздрагивает, с опаской смотрит в направление потолка. Наступает тишина, зрители покинули кинотеатр.

Франческа Гааль — Фанни Зильверич устраивается на ночлег, задувает пламя лампы.

ЭПИЗОД Nо11

ВСЕСОЮЗНОЕ РАДИО. МОСКВА

1960 год

В студии Всесоюзного радио идет запись оперы «Скрипка Ротшильда». За дирижерским пультом Геннадий Рождественский.

У микрофона исполнитель партии Якова Бронзы.

БРОНЗА

Что с тобой? Что же ты молчишь? Пойдем.

Поет густым басом солист.

Духовыми, медными инструментами, а затем всей мощью вступает оркестр.

По кривой улочке дореволюционного местечка, мимо набожных стариков, стыдливых барышень, городового, ремесленного люда, пританцовывая и задирая ротозеев, движется еврейская свадьба. Жесты участников процессии утрированы, театральны, выдержаны в стиле изысканного музыкального спектакля.

В финале оркестрового проигрыша, к восторгу собравшихся на улице зевак, свадьба отрывается от земли, некоторое время парит над ней.

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС

Спасибо большое…

В студии Всесоюзного радио на стуле сидит Шостакович. Женский голос прервал его грезу.

Перед композитором с инструментом в руках стоит невысокого роста сорокапятилетняя флейтистка.

ФЛЕЙТИСТКА

Большое спасибо за Веню…, память о нем…

Шостакович кланяется женщине.

ШОСТАКОВИЧ

Все, что удалось…

Очень тихо говорит композитор.

ФЛЕЙТИСТКА

В сентябре сорок первого…

Женщине трудно говорить, она с трудом сдерживает слезы.

ФЛЕЙТИСТКА

Эта опера… Будто он сам плачет и смеется… Вы согласны?

Шостакович скупо кивает головой.

РОЖДЕСТВЕНСКИЙ

Еще разочек финал первой части.

Музыканты рассаживаются на свои места в оркестре.

Звучит усиленный динамиком голос звукооператора.

ГОЛОС ЗВУКООПЕРАТОРА

Приготовились к записи. Флейшман «Скрипка Ротшильда», финал первой части.

ФЛЕЙТИСТКА

Спасибо…

Флейтистка скорым шагом направляется в оркестр.

Шостакович закрывает глаза. Свадьба вновь отрывается от земли. От общей группы, парящих в воздухе людей, высоко в небо отрывается юноша с печальным лицом. Приглашенные на свадьбу гости, жених и невеста, вновь обретают устойчивость на земле и наблюдают за его полетом.

Звучит вступление оркестра.

По кривой улочке дореволюционного местечка, мимо набожных стариков, стыдливых барышень, городового, ремесленного люда, пританцовывая и задирая ротозеев, движется еврейская свадьба.

КЛАСС РИСОВАНИЯ. ПЕТРОГРАД

1922 год.

Учащиеся разного возраста, от юнцов до взрослых мужчин рисуют обнаженную натурщицу — сорокалетнюю полнотелую женщину.

По широкой лестнице, обставленной мраморными светильниками-амурами, поднимаются Соломон Гершов и Шостакович.

ШОСТАКОВИЧ

Право, это не удобно, провально… Выйдет скандал.

Смятенным голосом говорит худощавый парнишка.

ГЕРШОВ

Уткнешься карандашом в блокнот и разглядывай, сколько не лень. В случае чего, я тебя прикрою.

ШОСТАКОВИЧ

Так ты не подведи, Соломон. Совершенно голая?

ГЕРШОВ

Библейская Ева в сравнении с Зинаидой Петровной, укутанная в овчину базарная торговка.

Гершов и Шостакович заходят в класс для рисования, занимают свободные места невдалеке от натурщицы. Художник Гершов уверенными бросками грифельного карандаша выкладывает на бумаге эскиз.

Пораженный зрелищем Шостакович, оцепенело, смотрит на обнаженную женщину.

Тонкошеий с бородкой клинышком педагог обходит ряды, заглядывается на работы, неслышно дает короткие указания.

Натурщица перехватывает взгляд Шостаковича, одевает халат.

Педагог подходит к натурщице, та шепчет ему на ухо, указывает на Шостаковича. Мужчина поспешно направляется к Шостаковичу.

Смекнувший чего следует ожидать Гершов, бросается к педагогу с показом рисунка, активной жестикуляцией призывает Шостаковича убраться из класса.

Шостакович мгновение раздумывает, затем встает и выходит за дверь.

На улице петроградская весна. Группа всклокоченной азартной молодежи несется навстречу Шостаковичу.

Он едва успевает увернуться, как рядом с ним визжа тормозами, останавливается неказистый грузовичок с опущенными бортами. В кузове грузовика стоят студенты консерватории, удерживать равновесие им помогает брюхатый рояль.

СТУДЕНТ

Шостакович, играть перековавшимся беспризорникам будешь?!

С торжественным звоном в голосе спрашивает вихрастый парень.

Шостакович с воодушевлением отвечает.

ШОСТАКОВИЧ

Буду! Всенепременно буду! И беспризорникам, и так просто, обязательно буду играть!

Сброшенные с грузовика руки подхватывают Шостаковича, втаскивают наверх, усаживают за рояль.

Переполненная эмоциями студентка выкрикивает.

СТУДЕНТКА

Митенька, пожалуйста, симфонию ужаса!

Грузовик резво берет с места, студенты хватаются за бока рояля, Шостакович играет «симфонию ужаса».

Машина несется по улицам Петрограда, Шостакович выбивает из клавиш грозные, наполненные зловещим смыслом аккорды.

СИНЕМАТОГРАФ

На экране синематографа граф Орлок в исполнении Макса Шрека из фильма Мурнау «Носферату. Симфония ужаса» вылезает на корабле из гроба.

За пианино в роли тапера сидит Шостакович и продолжает играть «симфонию ужаса».

В зале находятся покинувшие агитационный грузовик товарищи Шостаковича по консерватории.

Паучья тень графа Орлока крадется к спальне Элен. Беззащитная женщина становится добычей вампира. Лучи рассветного солнца превращают насытившегося кровью вурдалака в пепел.

Избавившая от напасти город Висборг Элен умирает на руках возлюбленного.

На экране появляется титр «КОНЕЦ».

МАСТЕРСКАЯ ХУДОЖНИКОВ

В разрушенной квартире, приспособленной под мастерскую и жилье, обитают молодые художники, их гости. На закопченных от печного угара стенах развешаны холсты с откровенными работами. Собравшиеся выпивают, играют в карты, наряжаются в цветные карнавальных расцветок тряпки. На колени Гершову пристроилась студентка консерватории. Рядом, в кресле с ободранной обшивкой расположился Шостакович, он заметно, навеселе.

ШОСТАКОВИЧ

Какая это дрянь «Домашняя симфония» Штрауса. Прямо сказать невозможно. Штраус рассказывает, как он пьет пиво, снимает, ложась спать, кальсоны, ласкает свою толстую жену, храпит, утром одевается, сечет детей. Я еле дослушал до конца.

Студентка смеется, дразнящим голосом говорит.

СТУДЕНТКА

Признайся, Митенька ведь хочется снять кальсоны, лечь рядом, ласкать…

Гершов закрывает студентке рот рукой, она вырывается, пьяно смеется.

Не обращая на них внимания, Шостакович продолжает делиться впечатлениями от концерта.

ШОСТАКОВИЧ

Публика слушала эту симфонию с большим вниманием и удовольствием. Должно быть, каждый думал: «Это про меня написано. И я, тоже ложась спать, снимаю штаны и накрываюсь одеялом. И я тоже ем колбасу и курю сигары». Успех был огромный. Дирижер Фриц Штидри раз десять вышел раскланиваться. И все это так по-немецки жирно, идиллично. Наверное, Штидри послал Штраусу такую телеграмму: «Симфония имела большой успех, носки сменяю каждые два дня, привет супруге. Фриц». Удивительно противное произведение.

Выпитое вино дает о себе знать, Шостаковича клонит ко сну. Не выпуская из рук стакана, он опадает в кресле, и прежде заснуть в полудреме говорит.

ШОСТАКОВИЧ

Некая девица желает выйти за меня замуж… но, учтя всякие трудности, вытекающие из этого шага, предложила стать ее неофициальным мужем… Как бы отделаться… не знаю, что придумать… Может, вы что-нибудь посоветуете? А?

Шостакович усыпает в кресле.

Вечеринка продолжается без его участия. За картами молодые люди слушают рассказ одного из игроков.

ИГРОК

… Ему задали вопрос: «В чем разница с социологической и экономической точек зрения между творчеством Шопена и Листа?» Шмидт начал отвечать. «Шопен был лирик. Творчество его выражало уныние».

Игроки в карты, обступившая их молодежь дружно смеются. Рассказчик продолжает.

ИГРОК

Затем этот элегантный марксист сказал, обращаясь к комиссии: «Ведь если я задам ему вопрос о социологической причине темперированного строя Баха, то ведь он не ответит». «Факт, что не ответит», — сказала комиссия…

Взрыв хохота перекрывают гитарные аккорды. С гитарой в руках Соломон Гершов, он наигрывает народный еврейский мотив.

Девушки, закутанные в цветастые тряпки, представляют себя восточными танцовщицами. Плавные, полные эротизма движения рук, бедер, живота не оставляют равнодушными молодых мужчин.

СОН ШОСТАКОВИЧА

Паучья тень графа Орлока крадется к спальне Шостаковича. Беззащитный юноша, парализованный страхом, наблюдает за тем, как вампир, одетый в форму офицера СС приближается к двум детским кроваткам. Фашист достает из люльки маленькую девочку, мгновение и ребенок станет добычей вурдалака.

Звучание народного мотива обрывается.

ЭПИЗОД Nо12

КВАРТИРА ШОСТАКОВИЧА. ЛЕНИНГРАД

Декабрь 1944 года.

В просторной комнате, глубоко в кресле, одетый в пальто сидит Шостакович. На окнах следы налепленных крест-накрест бумажек, паркетный пол разобран.

На стуле, напротив композитора с блокнотом в руках сидит девчушка журналист.

ЖУРНАЛИСТ

Дмитрий Дмитриевич?

Шостакович держит в руках собачий ошейник и не прекращает смотреть в одну точку.

ЖУРНАЛИСТ

Вам не понравился вопрос?

Композитор возвращается взглядом к журналистке и ледяным голосом говорит.

ШОСТАКОВИЧ

Отчего же, очень понравился. Я готов отвечать.

ЖУРНАЛИСТ

Прошу вас не торопиться, чтобы я успела записать.

ШОСТАКОВИЧ

Я почувствовал себя опять дома, когда вошел в ленинградскую квартиру, которую покинул три года назад.

Бесстрастным голосом диктует Шостакович.

Журналистка старательно записывает за знаменитым композитором.

ШОСТАКОВИЧ

Мой рояль, мои книги, мои вещи стояли на своих местах в полной сохранности. Здесь же оказались мои рукописи. Они сохранялись в специальных ящиках в Ленинградской филармонии. Меня глубоко тронуло такое внимание к моим трудам — я ведь хорошо знаю, в каких условиях жили те, кто оставался в городе!

Журналистка закончила писать, смотрит на собеседника.

У Шостаковича из глаз текут слезы, он кривит губы, начинает плакать. Он теребит в руках собачий ошейник. Достает платок, вытирает слезы.

ШОСТАКОВИЧ

Пишите. Я закончил оркестровку оперы моего ученика Вениамина Флейшмана «Скрипка Ротшильда». Моего любимого ученика, сверходаренного молодого человека. Он ушел добровольцем на фронт, погиб под Красным селом.

Энергично диктует композитор.

Девушка едва успевает за ним записывать.

ШОСТАКОВИЧ

Иначе умер бы от голода… Какого черта, довели людей есть собак?!!!

Неожиданно срывается на крик композитор.

Напуганная журналистка озирается на полуприкрытую дверь.

ШОСТАКОВИЧ

Нотами вонзиться во зло и колоть, колоть, колоть!!!

В голос кричит композитор.

Девушка от страха закрывает руками рот.

Шостакович швыряет собачий ошейник в угол, вытирает платком взмокший лоб, успокаивается и продолжает диктовку ровным медленным голосом.

ШОСТАКОВИЧ

Именно так прозвучало героическое исполнение моей Седьмой симфонии в блокированном Ленинграде, когда город был осажден… Это, конечно, одна из героических историй нашей советской музыкальной жизни, советских музыкантов. Был собран полностью оркестр, а ведь оркестр в Седьмой симфонии очень большой. Создали очень большой оркестр…

МУЗЫКАЛЬНЫЙ ТЕАТР

Сцена в концертном зале. На сцене, в соответствии с традицией расположения музыкантов в оркестре стоят стулья. На них лежат скрипки без струн и колков; изуродованный метал валторн, труб; виолончели с пробитой пулями декой. Над сценой возвышается хромой рояль с перебитыми, встопорщенными струнами, пустые без нот пульты.

РЕСТОРАН НАЦИОНАЛЬ. МОСКВА

1949 год.

В ресторане за щедро накрытым столом идет празднование присуждения фильму «Молодая гвардия» сталинской премии. Помимо лауреатов, молодых актеров: Мордюковой, Шагаловой, Инны Макаровой, Гурзо, Иванова, за столом находятся режиссер фильма Сергей Герасимов с женой Тамарой Макаровой, члены съемочной группы, композитор фильма Дмитрий Шостакович.

С бокалом шампанского в руках стоит Инна Макарова.

ИННА МАКАРОВА

Друзья! Спасибо дорогому Иосифу Виссарионовичу Сталину, родной партии за доверие и оценку нашего скромного труда — сталинскую премию первой категории! «Молодая гвардия» — пример служения Родине! Я, не играла роль, я, как и все товарищи по съемкам — жила подвигом молодогвардейцев, подвигом Любы Шевцовой…

Шостакович сидит в конце длинного стола у прохода, напротив витринного стекла ресторана.

Он видит, как к входным дверям ресторана подъезжает легковая машина, из которой, по-военному четко выходят двое мужчин в штатском. За ними робко вылезает щуплый лысый мужчина в обвислом костюме. Под конвоем он направляется к входу в ресторан.

ИННА МАКАРОВА

… Обязуюсь следующие работы в кино посвятить делу Ленина-Сталина!!!

Звонким голоском заканчивает тост актриса. Лауреаты с воодушевлением сдвигают бокалы, звучат восклицания: «За дело Ленина-Сталина! Ура!»

Шостакович пригубил из бокала.

Сопровождающие и лысый мужчина усаживаются в глубине зала по левую руку от Шостаковича.

Охранники осматриваются по сторонам.

Охраняемый обреченно смотрит на крахмальную скатерть, сервированный стол.

Шостакович украдкой поглядывает на странную троицу.

Он вспоминает кремлевский прием по случаю Победы над фашистской Германией. В кулуарах собрался цвет советского общества, среди них радостно жестикулирующий руками, холеный лысый мужчина.

К парадному входу в ресторан подъезжают три автомобиля компании Крайслер. Из необъятных, просторных машин шумно вываливаются фоторепортеры, посольские служащие, и наконец, главный пассажир — чернокожий гигант Поль Робсон.

Перед компанией услужливо открываются двери ресторана.

Заметив появление знаменитого посетителя, охранники, что-то выговаривают лысому мужчине, тот покорно кивает головой.

Метрдотель провожает Робсона и переводчика к столу, за которым сидят лысый мужчина и его конвоиры. Свита певца расположилась за соседними столами.

Поль Робсон и лысый мужчина обнимаются через стол. Лысый мужчина указывает рукой на провожатых, видимо представляет их певцу.

Шостакович неотрывно наблюдает за происходящим.

Чернокожий гость страны много смеется, фамильярно хлопает по плечу крепко сбитого детину.

Лысый мужчина напротив скован в движениях, постоянно озирается, в его глазах страх. Сидящий по бокам конвой незаметно руководит его действиями: когда вступать в разговор, поднимать рюмку, реагировать на синхронный перевод реплик гостя.

Робсон с удовольствием выпивает, смачно закусывает, его визави держит руки под столом.

Тост произносит исполнитель роли Олега Кошевого Владимир Иванов.

ИВАНОВ

Сегодня великий, неповторимый день, мы, советская творческая молодежь удостоены высокого звания лауреатов сталинской премии!

Его зычный громкий голос привлекает внимание певца. Робсон обращается к переводчику, тот всматривается, узнает героев экрана, поясняет американцу, кто находится за праздничным столом. Робсон радостно аплодирует.

Молодые актеры вскакивают из-за стола, рукоплещут в ответ, сжимают руки в приветствии «Рот фронт».

ИВАНОВ

Приветствуем пролетарского певца Америки товарища Поля Робсона!

Актриса Шагалова узнает лысого мужчину, она выкрикивает.

ШАГАЛОВА

Товарищи, поприветствуем поэта Ицика Фефера!

Продолжительные аплодисменты сбивают с толка охранников. Они намерены свернуть не заладившуюся показательную встречу.

Из разных концов ресторана к столу с Робсоном и Фефером устремляются желающие взять автограф. Посетители ресторана обступают заокеанскую знаменитость, протягивают ему клочки бумаги, ресторанное меню. Он с удовольствием ставит свою подпись.

Охранники незаметно выводят Фефера из-за стола, подталкивают его к выходу. Он предпринимает попытку попрощаться с занятым раздачей автографов Робсоном, люди в штатском отрезают его от старого товарища.

В этот момент взгляды Фефера и Шостаковича встречаются. Во взгляде еврейского антифашиста и поэта усталость и разочарование.

Звучит «Плач об умершем младенце» — первая песня в цикле «Из еврейской народной поэзии».

Солнце и дождик, сиянье и мгла,
Туман опустился, померкла луна.
Кого родила?
Мальчика, мальчика.
Как назвали?

Мойшелэ, Мойшелэ.

Фефера выводят на улицу, грубо пригнув голову, сажают в подъехавшую машину. Автомобиль стремительно отъезжает прочь от ресторана.

А в чем качали Мойшелэ?
В люльке.
А чем кормили?
Хлебом да луком.

Поверх голов поклонников Поль Робсон выглядывает Ицика Фефера.

А где схоронили?
В могиле.
Ой, мальчик в могиле,
В могиле Мойшелэ, в могиле.

ЭПИЗОД Nо13

СОН ШОСТАКОВИЧА

Яркий солнечный весенний день. По полю, засеянному клевером, тащатся истощенные, дурно одетые, заросшие щетиной музыканты. У них в руках скрипки, виолончели, трубы, валторны и прочие инструменты. Несколько человек с большим усилием тащат концертный рояль, закрепленный на ржавом железном листе. Люди испытывают жажду, губы оркестрантов сухие, с трещинами.

По краям, на достаточном удалении от шествия движутся охранники, вооруженные винтовками. На них форма военнослужащих красной армии, на их лицах дремлет равнодушие.

Посреди бледно-розового поля вырыта широкая глубокая траншея. В диаметре тридцати метров от траншеи выкошено поле. С противоположной стороны поля, давя колесами полевые цветы, подъезжает грузовая машина, наполненная солдатами. Грузовик останавливается, солдаты соскакивают на землю, организованно разворачивают три пулеметных расчета.

Охранники прикладами винтовок подталкивают музыкантов к траншее, выгоняют вперед рояля задумавших им прикрыться, сноровисто отбегают за огневой рубеж.

Пулеметы начинают строчить на длину ленты. От стволов валит дым.

Исполнители и охранники подходят к траншее, разбирают виолончели с пробитой пулями декой, скрипки с поломанным грифом, метал изувеченных валторн и труб, бросают инструменты в кузов. Несколько улыбчивых солдатиков перекидывают через борт хромой рояль с перебитыми, встопорщенными струнами.

СТАДИОН. МОСКВА

5 марта 1953 года.

Переполненный стадион скандирует «Гооооол!!!».

Футболисты поздравляют друг друга с забитым мячом.

На трибуне, в окружении мрачных Лебедева и Гликмана сидит Шостакович, он снял очки, успокаивает пальцами веки.

В центре поля игроки в динамовской форме разыгрывают мяч. Футболисты отдают друг другу пасы, продвигаются к воротам соперника.

Шостакович трет пальцами веки.

Видение не покидает его: несколько улыбчивых солдатиков перекидывают через борт хромой рояль с перебитыми, встопорщенными струнами. Он с грохотом и глухим звоном падает на дно грузовика.

Голкипер динамовцев в прыжке выбивает мяч на угловой.

Лебедев и Гликман не скрывают своей радости. Зажатый между ними Шостакович сдержанно поддерживает товарищей.

Во время подачи углового удара игрок задевает флажок, врытое в газон древко покосилось, но не вываливается из лунки.

Не отрываясь, Шостакович смотрит на покосившийся флажок.

Пламя исходит от черной свечи.

Свечей десять по числу завернутых с головой в талесы мужчин. Их лиц не видно, из-под наброшенной на лицо материи торчат белые бороды. Ночь.

Раввины находятся в комнате Шостаковича, где он давал интервью журналистке. Свечи стоят на рояле, воск от них оплывает на матово освещенную крышку.

Облаченный в белое одеяние раввин произносит на арамейском языке несколько фраз.

Присутствующие на церемонии повторяют за ним, пишут произнесенный текст на пергаментах, разложенных на крышке рояля.

За следующей фразой следует хоровой повтор, и вновь слова молитвы вносят на пергамент.

На глазах у Шостаковича флажок пошатнулся.

Решительные, полные напряжения голоса раввинов произносят текст молитвы-проклятия. Звук, который извергают их глотки, закручивается в спираль.

Флажок существенно накренился.

Раввины воздевают руки, увеличивают частоту поклонов. Их отражения скачут в стеклах окон и книжных шкафов. В конце проклятия они с усилием выдыхают заключительные слова.

Угловой флажок падает на газон.

Шостакович с нескрываемым злорадством смотрит на поверженное древко.

Темень скрывает фигуры раввинов.

Выгоревшие свечи превращаются в застывшие восковые кляксы.

Лебедев, Гликман и Шостакович идут в толпе возбужденных болельщиков.

ЛЕБЕДЕВ

Вместо того, чтобы играть через фланги, навесами, прутся через центр.

ГЛИКМАН

Согласен, навесы в штрафную хорошо себя зарекомендовали в английском футболе…

Гликман осекается, понимает, что сказал лишнее. На него с «выражением» смотрит Лебедев и громогласно, так, чтобы слышали окружающие их болельщики, заявляет.

ЛЕБЕДЕВ

Советское футбольное оружие навес в штрафную площадку еще себя покажет. Думаю, вы правы, Исаак Давыдович, это непременно произойдет в матчах с английскими футболистами.

Выйдя за пределы стадиона, толпа рассасывается, группками и по одному болельщики расходятся в разные стороны.

ЛЕБЕДЕВ

Дмитрий Дмитриевич, вас подвезти?

Спрашивает Лебедев.

ШОСТАКОВИЧ

Благодарю вас, Владимир Васильевич, мне необходимо… здесь недалеко… пройдусь…

Шостакович прощается и уже на ходу добавляет в адрес Гликмана.

ШОСТАКОВИЧ

Я позвоню завтра… после сообщения…

Гликман с удивлением смотрит на друга.

Шостакович поспешно уходит.

РЮМОЧНАЯ

В рюмочной людно. Пышногрудая буфетчица отпускает напитки и бутерброды. От стойки, груженные рюмками, бокалами, кружками, отходят очкастые интеллигенты и народ попроще — работяги, дворовые задиры, болельщики со стадиона.

Подошла очередь Шостаковича, он заказывает рюмку водки, бутылку пива и два бутерброда с осетриной. Направляется к единственно не занятому, заставленному пустой посудой столику, освобождает место, сгребает на угол объедки. Устроившись, немедля выпивает рюмку водки, закусывает бутербродом.

К столику подходит старичок в засаленном картузе и дрянном плаще.

СТАРИК

Позволите выпить-закусить в вашей компании?

Не дожидаясь позволения, он скидывает с плеча вещевой мешок, ослабляет петлю, достает из него и выкладывает на стол краюху хлеба, кольцо чайной колбасы. Затем берет из груды использованной посуды стакан, протирает его истертой манжетой рубашки.

Шостакович медленно пережевывает рыбный ломтик с хлебом.

Тем временем, старик достает из мешка бутылку с водкой, оглядывается по сторонам, украдкой наливает полстакана себе и в рюмку композитора. Прячет бутылку в мешок.

СТАРИК

Со свиданьицем!

Весело произносит тост старик, запрокидывает стакан, выливает в себя содержимое, кряхтит, щипает хлеб, ломает колбасу.

Шостакович с любопытством вглядывается в лицо старика, берет рюмку, выпивает.

Старик достает кисет, сворачивает цигарку.

За соседним столом вспыхивает и разом гаснет потасовка. Пьяные руки неловко собирают на полу осколки, режутся, на пол к осколкам добавляется кровь.

Буфетчица направляется к столику, хватает за шиворот пьянчугу, выталкивает его за дверь. Тот навзничь падает, с трудом встает, кривляется, гримасничает.

Публика в рюмочной смеется, подбадривает самодеятельного шута.

Старик поплевывает на цигарку, тушит ее, прячет в карман плаща.

СТАРИК

А ты, ваше сиятельство, говоришь: «Люби человека! Гордись человеком! Стань человеком!»

Неожиданно вслух произносит старик.

СТАРИК

За что любить человека, ваше сиятельство?

С издевкой в голосе спрашивает старик.

СТАРИК

Человек — подлец! Живет в двойной игре, переводит, подкидывает, во всем у него смрад: в мыслях, деяниях, утробе.

На улице пьяный фигляр стаскивает с себя брюки.

Зрелище будоражит посетителей, большинство из них устремилось к витринному окну рюмочной.

Оголив задницу, срамник путается в штанинах, падает.

Старик достает из мешка бутылку с водкой собирается налить Шостаковичу, композитор деликатно прикрывает рюмку ладонью. Тот с пониманием машет головой, наливает себе в стакан, кивает в сторону улицы.

СТАРИК

Откуда же взяться любви к зловонию брата моего, собирающего корысть.

Посчитав тост оконченным, старик выпивает из стакана и, не закусывая, на выдохе, говорит.

СТАРИК

О торговой мошкаре спорить не будем, простой люд, убогий, сбывает скотину, ее труп, соленое, вяленое, краденное. А как прикажете называть скрягу, отлученного творить благостыню крохобора, скупца, прогулявшего задешево щедрость?

Старик выжидательно смотрит в непроницаемое лицо Шостаковича.

СТАРИК

Не лукавьте, Ваше сиятельство — жид, упырь, ростовщик, не упускающий наживу кровосос. А как называть русского, польского, французского скрягу и крохобора? А? Точно так, Ваше сиятельство, скрягой и крохобором. Знал ведь, что ловчее слов не найти, так нет, пытаю, как русскому жидом назваться. Кто знает?!

Старик взволнован, ему необходимо выговориться.

СТАРИК

Всякий маклачит, сводничает. Судья шепчется с законом; мясник с тушей; царь с казной, маклерствуют, не подпускают, прячут куски, выгадывают барыш. Значит жиды?!!

Убрав в мешок закуску, старик перегибается через стол.

СТАРИК

Слушай правду! Человек отнял у человека Бога! Нужен новый Бог. Старого Бога называют жидом, продают Его волю за пятак, заправляет торговлей сброд. Старому Богу не верят, износились Его чудеса. Старый Бог стал непонятный, в стараниях и нуждах неудобный. Пусть придет новый Бог!

Увидев признаки замешательства на лице Шостаковича, старик прихватил его за рукав пальто.

СТАРИК

Сам чуешь, время вышло, человека по рождению обносят любовью. Все творится из выгоды и печали. Нужен новый Бог! Пусть явится не выбирать народ, тому выйдет злоба, зависть, преследование; пусть явится не изгонять, отверженным выйдет погибель; пусть явится без всеобщей любви, она не подаренье; пусть явится справедливым судьей. Пусть мерой суда будет отлучение от духа. Пусть бездуховные сбиваются в дикое стадо. Пусть копят озлобленность, гнев, идут воевать врага — хранителей духа, детей нового Бога. И пусть все, до единого погибнут!

Старик забросил вещевой мешок на плечо и, не прощаясь, ушел в гущу изрядно опьяневших посетителей, облапивших круглые столешницы, посаженные на высокие металлические грифы.

КВАРТИРА ГЛИКМАНА. МОСКВА

6 марта 1953 года.

В квартире Исаака Гликмана скрытно проходит празднование Пурима. Шторы на окнах плотно задернуты, за столом терпеливо ожидают дети с погремушками в руках и самодельными масками Эсфирь и Мордехая на лицах. Хозяйка дома подает на стол красиво украшенные блюда. Гликман откупоривает бутылку с красным вином.

ЖЕНА

Не к добру ты все это затеял, Исаак, не к добру. Человек умирает, не хорошо…

Гликман вплотную подходит к жене и энергичным шепотом говорит.

ГЛИКМАН

Человек?!! Кого ты называешь человеком — бандита, палача?!!! Он всех нас переживет. Будем праздновать!

Гликман выходит из комнаты, направляется в кладовку, роется в наваленном хламе, достает старую книгу, завернутую в тряпки.

Жена и дети ожидают появления главы семейства. Гликман выходит к семье с книгой в руках и кипой на голове. В торжественной обстановке Исаак Гликман начинает зачитывать строки из Книги Эсфирь.

ГЛИКМАН

В то время, когда король Ахашверош воссел на королевский престол свой, что в крепости Шушан, в третий год правления своего устроил он пир для всех сановников своих и рабов своих.

Звучание сказочного персидского мотива заглушает голос чтеца. Дети следят за событиями далекого времени с неослабным вниманием, на их лицах происходит смена настроений.

ГЛИКМАН

И задумал Аман истребить народ Мордехая, всех Иудеев во всем королевстве Ахашвероша.

Наигранно сверкая глазами, произносит текст Гликман.

При упоминании имени Амана дети трещат хлопушками. Всполошенная мама машет руками, призывает соблюдать тишину.

ГЛИКМАН

И сказал Аман королю Ахашверошу: во всех областях королевства твоего есть один народ, рассеянный среди народов и обособленный от них; и законы у него иные, чем у всех народов, а законов короля они не выполняют, и королю не стоит оставлять их жить в стране. Не угодно ли будет королю дать предписание уничтожить их?

Не обращая внимания на просьбы матери, дети с пущей силой колотят погремушками.

Раздается телефонный звонок.

Семейство замерло. Звук телефонного звонка не умолкает. Не расставаясь с книгой, Исаак Гликман подходит к телефонному аппарату, снимает с рычага трубку.

ГЛИКМАН

Чт… Что?!

Пересохший от волнения рот Гликмана не сразу справляется с простым вопросом.

КВАРТИРА ШОСТАКОВИЧА. МОСКВА

6 марта 1953 года.

В полутьме, при свете торшера у телефонного аппарата стоит Шостакович. Из радиоприемника еле слышно доносится траурная речь диктора.

ШОСТАКОВИЧ

Включи радио.

Спокойным, уверенным голосом говорит композитор.

КВАРТИРА ГЛИКМАНА. МОСКВА

ГЛИКМАН

Радио?

С удивлением спрашивает Гликман.

КВАРТИРА ШОСТАКОВИЧА. МОСКВА

ШОСТАКОВИЧ

Да, радио.

КВАРТИРА ГЛИКМАНА. МОСКВА

Гликман кладет трубку на столик рядом с телефонным аппаратом, смотрит на перепуганную жену, делает несколько шагов к массивной тумбе, включает радиоприемник. Из динамиков звучит скорбный голос диктора.

ГОЛОС ДИКТОРА

«Во вторую половину дня пятого марта состояние больного стало особенно быстро, ухудшаться: дыхание сделалось поверхностным и резко учащенным, частота пульса достигла сто сорок, сто пятьдесят ударов в минуту, наполнение пульса упало.

В двадцать один час пятьдесят минут, при явлениях нарастающей сердечно-сосудистой и дыхательной недостаточности, Иосиф Виссарионович Сталин скончался».

Жена Гликмана рыдает в голос, вслед за ней плачут напуганные дети.

Гликман возвращается к телефонному аппарату, кладет трубку на рычаг.

КВАРТИРА ШОСТАКОВИЧА. МОСКВА

Шостакович также кладет трубку на рычаг, подходит к письменному столу, открывает нижний ящик, достает из его глубин припрятанную партитуру.

Извлекает из укромных мест сотни листов запрещенной, не ко времени написанной музыки. Освобожденные из узилища листы усаживаются в кресло, растягиваются на полу, кружатся под потолком.

КВАРТИРА ГЛИКМАНА. МОСКВА

Исаак Гликман подходит к праздничному столу наливает в бокал вино, выпивает до дна, ставит бокал на стол. Затем возвращается к Книге Эсфирь и в голос произносит.

ГЛИКМАН

И повесили Амана на дереве, которое приготовил он для Мордехая.

ЭПИЗОД Nо14

ИСХОД

Песчаная буря самум терзает древних иудеев, бредущих по пустыне. Мужчины погоняют скот, тащат на плечах скарб. У женщин на руках маленькие дети. Их одежды сшиты из козьей, верблюжьей и овечьей шерсти.

Наравне со всеми, тяжело ступая по песку, идет Шостакович. Его мятый костюм запорошен песком, лицо обветрилось, загорело.

Сквозь свист песчаной бури слышатся воинственные крики, улюлюканье. На иудеев нападает кочевое племя амалекитян.

Еврейские мужчины образуют три цепи защитного круга, в котором располагают свои семьи.

Шостакович оказывается среди стариков, женщин и детей.

В одну и другую стороны летят стрелы. Первая цепь с внешней стороны круга обнажила мечи и копья. Началась сеча.

Шостакович видит безобразные сцены насилия — разрубленные тела, пронзенные стрелой глаза, вспоротые животы.

Передовой отряд амалекитян прорывает кольцо и врывается в расположение обоза. Кочевники охотятся за добычей: пленяют женщин, угоняют скот.

В стаде, среди коров Шостакович видит красную корову. И вновь встретились их глаза.

СИКСТИНСКАЯ КАПЕЛЛА. РИМ

1956 год.

У фрески «Завещание и смерть Моисея» стоит Шостакович. Рядом с ним женщина тридцати пяти лет, персональный русскоязычный экскурсовод.

ЭКСКУРСОВОД

… А на заднем плане вы видите смерть Моисея. Также следует сказать, что фреска создана в 1482 году, в период правления Папы Сикста IV. Из других работ Луки Синьорелли известны фрески в монастыре аббатства Монте Оливето Маджоре.

Прошу вас, пройдемте к следующей фреске.

С заметным акцентом говорит гид.

Тысячи туристов заполнили залы Сикстинской капеллы, экскурсовод и Шостакович увязли в толчее. Композитор рассматривает «Обрезание сына Моисея Елиазара» Перуджино, «Переход через Красное море» Козимо Росселли.

Шостакович и экскурсовод переходят в следующий зал.

ШОСТАКОВИЧ

Может быть, вы знаете, как звучат по-русски слова, исполненные на свитке…

Шостакович указывает на изображение женщины, которая держит в руках свиток с надписью.

ШОСТАКОВИЧ

Вон у той пухлой дамочки.

ЭКСКУРСОВОД

У какой?

ШОСТАКОВИЧ

Да вот же, слева.

ЭКСКУРСОВОД

А-а, это древнееврейский язык. Звучит в оригинале так: Бе-решит бара Э-л-о-к-им эт а-шамаийм ве эт а-арец.

Шостакович улыбается, пожимает плечами.

ЭКСКУРСОВОД

Переводится так: «Вначале создал Бог небо и землю».

Шостакович удовлетворенно кивает головой.

ШОСТАКОВИЧ

Вы знаете язык Библии?..

ЭКСКУРСОВОД

О, да, языки Ближнего Востока моя основная специализация. Не устали?

ШОСТАКОВИЧ

Полагаю, на сегодня достаточно. Давайте пробираться к выходу.

ТРАТТОРИЯ. РИМ

Услужливый официант разливает из кувшина в бокалы красное вино.

Экскурсовод наливает в блюдце оливковое масло, солит его, обмакивает в масле кусочек хлеба.

Шостакович повторяет за ней: наливает масло, солит, отламывает хлеб.

ШОСТАКОВИЧ

Вы родились в Италии?

ЭКСКУРСОВОД

Да, я римлянка, по отцу.

ШОСТАКОВИЧ

А русский язык от кого достался?

ЭКСКУРСОВОД

До университета, я брала уроки у няни, дочери русского офицера.

Женщина осекается, спрашивает с тревогой в голосе.

ЭКСКУРСОВОД

У вас не будет неприятностей?

ШОСТАКОВИЧ

Должен быть весомый повод.

ЭКСКУРСОВОД

Ее батюшка воевал против вашей революции.

ШОСТАКОВИЧ

Сегодня, слава Богу, это недостаточный повод для неприятностей.

ЭКСКУРСОВОД

Вы верите в Бога?

ШОСТАКОВИЧ

Я бы сказал так: с оговорками, суеверием.

ЭКСКУРСОВОД

Мне кажется, Бог должен быть близок, таким как вы…

Шостакович удивленно пожимает плечом.

ШОСТАКОВИЧ

Таким как я?

ЭКСКУРСОВОД

Да, именно, людям, которые слышат, видят, чувствуют над миром. Мне нравится, как сказал ваш философ Бердинов… или Бердянов…

ШОСТАКОВИЧ

Вероятно, вы имеете в виду Бердяева.

ЭКСКУРСОВОД

О, да, простите, Бердяев. Он сказал, что Бог сотворил мир через воображение.

ШОСТАКОВИЧ

Недурно сказано.

ЭКСКУРСОВОД

У него есть еще… очень важно ваше мнение…

Женщина роется в сумочке, достает миниатюрный блокнотик, ищет на его страницах.

ЭКСКУРСОВОД

Я много слушала вашу музыку…Я выписала… вот здесь, послушайте.

«Внутренний творческий акт есть горение духа. Внешний творческий акт, подчиненный нормам и законам, есть уже охлаждение. Когда пишется философская или научная книга или художественное произведение, создается статуя и принимает окончательную форму симфония, когда строится машина или организуется хозяйственное или правовое учреждение, даже когда организуется жизнь церкви на земле с ее канонами, творческий акт охлаждается, огонь потухает, творец притягивается к земле, вниз. Творец не может улететь на небо, он должен нисходить на землю в реализации творческого акта. В этом трагедия творчества».

Экскурсовод умолкает, отпивает из бокала вино.

ЭКСКУРСОВОД

Неужели так со всеми? И с вами тоже?

Шостакович крепко задумался, затем говорит.

ШОСТАКОВИЧ

Только с теми, кто подчинен нормам и законам.

ЭКСКУРСОВОД

Вы отрицаете все без исключения нормы и законы?

ШОСТАКОВИЧ

В музыке — да! Разве это не слышно? Оттого в ней хорошо жить!

Официант приносит блюда, приготовленные по рецептам итальянской кухни. Накладывает в тарелки Шостаковичу и его спутнице.

Традиционный итальянский оркестр, состоящий из мандолины, гитары, гармошки, играет нежную неаполитанскую мелодию.

Экскурсовод поднимает бокал.

ЭКСКУРСОВОД

Можно мне сказать тост?

ШОСТАКОВИЧ

Буду рад выпить с вами.

Экскурсовод смотрит на Шостаковича особым женским взглядом и с чувством произносит.

ЭКСКУРСОВОД

Пусть вас крепко полюбит женщина… Отдельно от вашей музыки.

ЭПИЗОД Nо15

ИСХОД

Еврейские воины хоронят павших в битве с амалекитянами, им помогает Шостакович. Его лицо, руки, костюм в следах от крови.

В лагере, расположенном невдалеке от свежих могил готовят на огне еду, кормят грудью детей, чинят одежду.

Опустошенный пережитым Шостакович валится на песок поодаль от костра. К нему подходит красивая молодая женщина, протягивает кожаную флягу с водой. Шостакович жадно пьет, затем возвращает флягу.

Женщина берет его за руку и уводит из лагеря. Смочив тряпку водой, она вытирает кровь со лба, щек Шостаковича.

Целует его руки, лицо.

Расстегивает рубашку, стаскивает пиджак, освежает влажной тряпкой истерзанное песчаной бурей тело, покрывает поцелуями его грудь.

Из глаз Шостаковича текут слезы.

ЭПИЗОД Nо16

КВАРТИРА ШОСТАКОВИЧА. МОСКВА

20 июля 1962 года.

Настежь открытое окно в просторной комнате. Проливной летний дождь серебрит сумерки. У стены стоит концертный рояль, на нем открытая партитура. На крышке рояля в подсвечнике горит свеча.

Щелкает замок входной двери. В прихожую входит вымокшая «до нитки» молодая женщина. На ней прилипшее к телу платье. Она сбрасывает туфли, ступает по полу босыми ногами.

В коридоре на полу она видит установленные в подсвечники три зажженные свечи. Женщина входит на кухню. На столе она обнаруживает еще две зажженные свечи, закрепленные на донышках десертных тарелок.

В спальной комнате на прикроватных тумбах и трельяже в подсвечниках горят три свечи.

Женщина быстро проходит гостиную, на обеденном столе веселые язычки пламени оплавляют две свечи.

Она вбегает в кабинет, видит на крышке рояля три горящие свечи и громким шепотом заканчивает подсчет.

ИРИНА

Одиннадцать, двенадцать, тринадцать.

В кресле, наполовину скрытый темнотой, сидит Шостакович, его лицо влажно от слез.

ИРИНА

Окончил?!

Шостакович кивает головой.

Ирина подбегает к мужу, обхватывает его голову руками, прижимает к груди, плачет. Целует макушку, лицо, порывается целовать руки.

ШОСТАКОВИЧ

В доме есть только водка!

ИРИНА

Несу!!

Ирина убегает на кухню, включает электрический свет. Достает из холодильника початую бутылку водки, выуживает из банки с рассолом соленые огурцы. При электрическом свете отчетливо видно, как она похожа на молодую женщину из эпизода «Исход».

Шостакович стоит у окна, дождевые капли попадают на его лицо.

В кабинет с подносом в руках входит Ирина.

Шостакович принимает поднос, ставит его на рабочий стол, откупоривает бутылку, наливает водку в рюмки. Без тоста чокается с женой.

ШОСТАКОВИЧ

Несчастливый ей достался номер… Но иначе нельзя…

ИРИНА

Отчего же несчастливый Митя… Ты же хотел, чтобы непременно был тринадцатый…

ШОСТАКОВИЧ

Да, хотел… Так нужно…

Композитор наливает себе в рюмку водку.

ШОСТАКОВИЧ

Пусть у нее сложится судьба!

ПРАВОСЛАВНЫЙ ХРАМ. МОСКВА

Август 1962 года.

Окончание вечерней службы в храме.

Мария Юдина, шестидесятилетняя женщина с крупной головой и мясистым лицом, преклонив колени, молится у чудотворной иконы.

Прихожане парами, по одному, покидают храм.

Из храма выходит Юдина, на ней монашеского покроя просторное черное платье. Она поворачивается лицом к церкви, освящает себя крестным знамением. Отходит от церкви десяток шагов, ее нагоняет мужчина средних лет.

МУЖЧИНА

Мария Вениаминовна, дирекция консерватории прислала за вами машину.

ЮДИНА

Очень признательна за внимание, так и передайте.

Юдина собирается уходить. Мужчина с настойчивостью в голосе продолжает.

МУЖЧИНА

Прошу вас, Мария Вениаминовна, директор хотел видеть вас до начала концерта.

Мужчина прикладывает руки к груди.

МУЖЧИНА

Не погубите, ведь уволят.

Юдина колеблется, затем говорит.

ЮДИНА

Поедемте. Только ради вашего благополучия…

КАБИНЕТ ДИРЕКТОРА КОНСЕРВАТОРИИ. МОСКВА

В кабинет директора консерватории входит Юдина, сопровождающий ее мужчина по-военному спрашивает у одетого в штатское начальника.

МУЖЧИНА

Разрешите идти?

НАЧАЛЬНИК

Да, можете быть свободны.

Мужчина удаляется.

Юдина с удивлением смотрит на незнакомого человека.

Опережая вопросы пианистки, начальник говорит.

НАЧАЛЬНИК

Голубушка, Мария Вениаминовна, простите, что пришлось таким образом добиться свидания. Я ваш давнишний поклонник и могу часами говорить о неповторимом исполнении сонат…

Женщина перебивает начальника.

ЮДИНА

Не надо. Вы из органов, вам что-то нужно, да у меня этого нет. Всех моих друзей замучили.

НАЧАЛЬНИК

Сожалею, Мария Вениаминовна, социалистическая законность…

И вновь Юдина не дает начальнику договорить фразу.

ЮДИНА

Не надо ничего объяснять, Бог вам всем судья.

Начальник преображается, выбрасывает вперед руку и с воодушевлением в голосе говорит.

НАЧАЛЬНИК

Нехорошо получается, педагог консерватории, известная пианистка открыто ходит в церковь, подает пример…

Юдина не намерена выслушивать начальника.

ЮДИНА

Выгоняйте!

НАЧАЛЬНИК

Что значит «выгоняйте», откуда «выгоняйте!

С раздражением в голосе вскрикивает начальник.

НАЧАЛЬНИК

Вы меня неправильно поняли. Мы бы хотели, чтобы посещения мест религиозного поклонения…

Начальник сам себя прерывает, с досадой смотрит на часы.

НАЧАЛЬНИК

У вас ведь сегодня концерт? В программе Моцарт?

Юдина не удостаивает его ответом.

НАЧАЛЬНИК

Не буду вас задерживать Мария Вениаминовна, публика останется недовольной.

Женщина собирается покинуть кабинет.

Начальник подходит к двери, услужливо приоткрывает ее и неожиданно задает вопрос.

НАЧАЛЬНИК

Скажите, а тринадцатая симфония Шостаковича действительно хороша?

Пианистка с неподдельным удивлением смотрит на начальника.

Тот улыбается и ласковым голосом говорит.

НАЧАЛЬНИК

Вам ведь, Дмитрий Дмитриевич играл симфонию? В вашем классе, пятого дня, на рояле.

Юдина покорно кивает головой.

НАЧАЛЬНИК

Вот я и интересуюсь вашим мнением, товарищ Юдина.

Пережив мгновение, способное вместить прощание с надеждой, она с глубокой убежденностью в голосе говорит.

ЮДИНА

Я могу сказать спасибо Дмитрию Дмитриевичу от покойных Пастернака, Заболоцкого, бесчисленных других друзей, от замученного Мейерхольда, Михоэлса, Карсавина, Мандельштама, от безымянных сотен тысяч «Иванов Денисовичей», всех не счесть…

Юдина пристально смотрит в лицо начальнику, пытается понять, насколько в нем не угас человеческий дух.

ЮДИНА

В общем — если угодно — это коленопреклоненная Молитва к Божией Матери «Всех Скорбящих Радость». Вероятно, он-то об этом и не помышлял, но не в этом суть. Он это сказал — за всех…

Она открывает дверь и прежде чем покинуть кабинет, говорит начальнику, как равному для понимания.

ЮДИНА

Это для вечности.

БОЛЬШОЙ ЗАЛ КОНСЕРВАТОРИИ. МОСКВА

Зал переполнен, в партере и галерке слушатели набились в проходы.

В артистическую комнату входит девушка. У зеркала, не отрывая глаз, сидит Мария Вениаминовна Юдина.

От крыльев носа к подбородку черты ее лица умножились трагическими складками.

Девушка замешкалась, потом говорит.

ДЕВУШКА

К первому отделению я приготовила ноты двадцать первого концерта, ко второму — двадцать третьего. Все верно, Мария Вениаминовна?

ЮДИНА

Ты мне, сегодня, не понадобишься милая.

Юдина тяжело встает и направляется на сцену.

Появление пианистки зал встречает аплодисментами.

Знаменитая исполнительница усаживается к роялю, поворачивает лицо к залу.

ЮДИНА

Игорь Стравинский «Отче наш».

Ровным голосом объявляет пианистка.

В кулисах администратор хватается за голову, отдает команду закрыть занавес, тут же, в отчаянии отменяет ее.

Сообразительный осветитель убирает полный свет. Имитируя отблеск горящей свечи, точечно выхватывает прибором исполнительницу.

Слушатели завороженно смотрят на сцену.

На галерке стоят начальник и его подчиненный. Мужчина склоняет голову к начальнику.

МУЖЧИНА

Разве Стравинский у нас разрешен?

НАЧАЛЬНИК

Ведьма, юдино племя!

МУЖЧИНА

Что?

НАЧАЛЬНИК

Не запрещен!

Раздраженно отвечает начальник.

Фортепиано передает мелодию «Отче наш» смешанному хору. Голоса парят над окраиной русского города, полем, погостом, широкой рекой, лесом.

ЭПИЗОД Nо17

ДЕРЕВНЯ. ВОРОНЕЖСКАЯ ОБЛАСТЬ

Октябрь 1962 года.

Вдоль леса, по раскисшей дороге перекатываясь с одного бока на другой, едет машина «Газик». Ее борта и брезентовая крыша заляпаны грязью.

В салоне машины, помимо водителя находится сорокалетний мужчина, секретарь райкома. Он курит папиросу, посматривает на водителя и дорогу.

СЕКРЕТАРЬ

И что же она ему сказала?

Без интереса, ради поддержания дорожного разговора спрашивает секретарь.

ВОДИТЕЛЬ

Ничего.

Невозмутимо отвечает водитель. И выдержав паузу добавляет.

ВОДИТЕЛЬ

Так она же была немая!

Водитель заходится смехом.

Секретарь покровительственно улыбается, демонстрируя сдержанное отношение к скабрезному анекдоту.

СЕКРЕТАРЬ

Так ты дорогу точно знаешь? Бывал там раньше?

ВОДИТЕЛЬ

Два раза, с прошлым начальством.

Нехотя отвечает парнишка.

СЕКРЕТАРЬ

И что?

ВОДИТЕЛЬ

А ничего, начальство как начальство.

СЕКРЕТАРЬ

Я спрашиваю, как съездили. Какие результаты.

ВОДИТЕЛЬ

А какие могут быть результаты? Мне не докладывали.

СЕКРЕТАРЬ

Так чего тогда ездили?

ВОДИТЕЛЬ

Так за тем же. Дом они для молитв хотят строить и чтобы ихний поп приехал.

Помолчав, секретарь спрашивает водителя.

СЕКРЕТАРЬ

Что про них люди говорят?

ВОДИТЕЛЬ

Особо ничего, сторонятся.

СЕКРЕТАРЬ

А сам, что думаешь?

ВОДИТЕЛЬ

Так, а что тут думать. Хозяйство у них ладное, лучшее в районе. Удои молока превышают…

Заговорил казенным языком водитель.

Секретарь перебивает его.

СЕКРЕТАРЬ

Это я знаю. Ты, мне, что-нибудь об их жизни расскажи: пьянствуют, трезво живут, есть у них разврат в поведении?

Водитель не в силах сдержать насмешливый тон.

ВОДИТЕЛЬ

Да они капли вина в рот не берут. Девки воспитаны в труде, почете к мамке и тяте. Ой, завидные невесты, да только чужим не отдают.

СЕКРЕТАРЬ

Каким-таким чужим?

Притворяется несведущим секретарь.

ВОДИТЕЛЬ

Иноверцам. Клятые они на этот вопрос.

Машина въезжает на деревенскую, по-хозяйски обустроенную землю.

ВОДИТЕЛЬ

Куда везти, к правлению или к старосте на дом?

Секретарь в затруднении ответить на вопрос, но не желает показаться несведущим. Он со значением смотрит на часы и раздумчивым голосом говорит.

СЕКРЕТАРЬ

Два часа дня… Так… Поехали туда, где пользы больше будет.

ВОДИТЕЛЬ

Значит к старосте.

Машина едет мимо аккуратных скромных домов, на улице не видно ни одной живой души.

СЕКРЕТАРЬ

Никого не видно из деревенских, странно…

ВОДИТЕЛЬ

Чего же странного, обед.

Машина останавливается возле добротно поставленного сруба. Секретарь и водитель выходят из машины и направляются к калитке. Во дворе грозным лаем заливается собака.

На крыльцо дома выходит круглолицый мужчина лет тридцати пяти в сапогах и деревенской одежде. У него на голове кипа, из брюк торчат кисти завернутого на поясе талеса. Мужчина загоняет в будку собаку, открывает калитку.

ВОДИТЕЛЬ

Нам до старосты.

На правах старого знакомца вылезает вперед водитель.

Секретарь спешит восстановить субординацию и добавляет.

СЕКРЕТАРЬ

Я новый секретарь райкома, к вашему отцу.

ЗЯТЬ

Тестю.

Поправляет секретаря мужчина.

Секретарь и водитель в сопровождении зятя входят в сени, а затем горницу с традиционным длинным деревенским столом вдоль оконной стены. За столом сидят мужчины и женщины разных возрастов, многочисленные дети. У мужчин на головах кипы. Обитатели дома типичные представители русского народа, светловолосые, светлоглазые, курносые, крупной кости и стати.

Во главе стола, в вырезанном из дерева кресле сидит седобородый старик в расшитой узором кипе.

СЕКРЕТАРЬ

Извините, что не вовремя… Я из райкома, по вашему запросу…

Старик приветливо улыбается, широким жестом приглашает к общему столу.

Из-за стола поднимаются две девушки и организовывают дополнительные места для гостей.

Секретарь и водитель усаживаются за стол. Перед ними ставят глубокие тарелки, наполненные прозрачным бульоном с кусочками говяжьего мяса. К бульону подают картофельные шарики с луком и грибами.

Дети от семи до двенадцати лет уходят в дальнюю комнату, рассаживаются за самодельные, крепко сбитые столы, достают из полотняных торб учебники, тетради, приступают к выполнению домашнего задания.

Хорошенькая девушка, младшая дочь хозяина дома, подает секретарю и водителю квадратные куски кугеля с вареным мясом, медовый пряник, компот.

Сыновья, дочери, зятья и невестки хозяина дома направляются к колхозному коровнику, из которого доносится мычание животных.

СЕКРЕТАРЬ

Большое спасибо. Очень вкусно, можно сказать изысканно, в городе так не пообедать.

Допивая компот, говорит секретарь старику.

Сытый, довольный водитель благодарно кланяется хорошенькой девушке.

СТАРИК

На здоровье. Покойная жена научила девочек.

СЕКРЕТАРЬ

Давно вдовствуете?

СТАРИК

Четвертый год.

Секретарь выразительно смотрит на водителя придумавшего ухаживать за дочерью хозяина.

СЕКРЕТАРЬ

Поел, так пойди, посмотри машину. Скоро в обратный путь.

Водитель с неохотой покидает стол, избу, на прощание кланяется старику и хорошенькой девушке.

Водитель выходит во двор, затем на улицу, достает из кармана папиросы, закуривает.

Мимо него идут немолодые женщины в резиновых сапогах, деревенской одежде, в руках у них небольшие бидоны.

1-ая ЖЕНЩИНА

Ты кого сынок привез?

Заинтересованно спрашивает водителя крупнолицея женщина.

ВОДИТЕЛЬ

Государственная тайна, мамаша.

С напускной важностью в голосе отвечает водитель.

2-ая ЖЕНЩИНА

Парного молочка желаешь?

За длинным столом сидят секретарь и старик. Хозяином дома оказывается старый знакомый, собеседник Шостаковича в эпизодах: Бабий Яр, Рим, Рюмочная.

СТАРИК

На государственную помощь не рассчитываем, построим собственными силами. Как написано, так и понимайте, требуется только разрешение.

СЕКРЕТАРЬ

Допустим, вы получите разрешение. А кто будет службы служить… или как это у вас называется…

СТАРИК

В бумаге также просьба имеется на второе позволение, пригласить к нам жить раввина.

Секретарь всплеснул руками.

СЕКРЕТАРЬ

Где же мы вам возьмем раввина?!

СТАРИК

Для нас ничего не надо искать.

Рассудительная речь старика принуждает секретаря менять подход к разговору.

СЕКРЕТАРЬ

К нам поступают жалобы на членов вашей религиозной общины. Агитация неверующего населения, пропаганда чуждого советскому человеку образа жизни, магия, в конце концов.

Секретарь выжидающе смотрит на собеседника.

Старик молчит.

СЕКРЕТАРЬ

А вы, уважаемый, синагогу просите…

Секретарь разводит руками.

Старик смотрит на секретаря, в его взгляде нет возмущения, разочарования, злобы. В нем есть сочувствие.

СТАРИК

В Торе сказано: «Не проклинай глухого и не ставь препятствий перед слепым». В своей вере мы зрячие, следовательно, готовы к препятствиям.

СЕКРЕТАРЬ

Какой такой вере?!

Громким голосом вопрошает секретарь.

СЕКРЕТАРЬ

Вы же, русские люди! Откуда в вас еврейская вера?!!

Секретарь понимает, что неуместно перешел на крик, оттого следующую фразу произносит неестественно тихим спокойным голосом.

СЕКРЕТАРЬ

Я понимаю, построить деревенскую церквушку, с куполками, крестиком… без гвоздей, например, пусть туристы ездят… вам же, прибыль…

СТАРИК

Мы за прибылью не гонимся… А чем звезда Давида хуже креста? Ведь постарше будет.

С тем же сочувствием в голосе говорит старик.

СТАРИК

Не в крестах ваше дело. Ведь так, секретарь?

Старик смотрит на секретаря с лукавым прищуром.

Гость понимает, что угодил в собственную ловушку.

СЕКРЕТАРЬ

Нет, конечно! Где мы, а где кресты. Мы за закон.

СТАРИК

И мы за закон.

СЕКРЕТАРЬ

Вы наш закон со своим не ровняйте.

С опасением, из боязни угодить в очередную ловушку говорит секретарь.

СТАРИК

Я не ровняю. Как же можно ровнять целое с раздробленным. И на вес бы не сровнялось. От кусков осыпается самое ценное.

СЕКРЕТАРЬ

Это вы про что сейчас агитируете?!

СТАРИК

Про Евангелие я говорю. «Мытарей и грешников Евангелие поставило выше законников, нечистых выше чистых, не исполнивших закон выше исполнивших закон, последних выше первых, злых выше добрых». Взамен предложило любовь и свободу.

СЕКРЕТАРЬ

Так что же в этом плохого?

СТАРИК

«Нельзя отменить закон и ждать осуществления любви». Без закона любовь становится продажной.

Твердым голосом говорит старик.

СТАРИК

Наступает анархия духа, смута. От этого рушатся государства, великие потрясения и смерти входят в дом народов. «Закон дорожит царством мира!» Тот, кто выбирает мир идет за законом. А то, что он еврейский меня не смущает, и деда моего субботника не смущал, и его «жидовствующего» деда. Нас гонят со времен царя батюшки Николая Павловича.

СЕКРЕТАРЬ

Да, но вы же не евреи.

С раздражением в голосе говорит секретарь

СТАРИК

А чтобы жить по уму, только евреем надо родиться?! Не так это, мы тому пример. Вот вы говорите, агитируем, к себе в сородичи приглашаем. Все по-другому выходит, сами к нам просятся, кто в мужья, а кто в жены, клянутся чтить закон. Да мы не пускаем. Спросите почему — отвечу: тяжесть ноши могут не осилить, надломиться, утащить за собой в яму.

Старик умолк.

СЕКРЕТАРЬ

Ладно. Доложу на бюро райкома, что видел, что слышал, а там посмотрим.

Секретарь поднимается из-за стола и направляется к выходу из дома.

За ним следует старик.

На крыльцо дома выходят старик и секретарь. Водитель захлопывает капот машины, занимает место за рулем.

Мужчины подходят к машине.

1-ая ЖЕНЩИНА

Товарищ секретарь, приезжайте к нам в субботу на бар-мицву.

2-ая ЖЕНЩИНА

С женой.

Секретарь приветливо кивает головой.

СЕКРЕТАРЬ

Это что за праздник?

СТАРИК

Тринадцать лет мальчику. С этого дня он становится членом общины и обязан исполнять закон.

К машине подбегает младшая дочь старика и протягивает секретарю сверток.

ДОЧЬ СТАРИКА

Кушайте на здоровье пряник, гостите еще…

Секретарь благодарно кивает девушке, ждет, когда она убежит в дом, затем заносит грузное тело на переднее сидение автомобиля и спрашивает.

СЕКРЕТАРЬ

Так, что это такое, твой закон?

СТАРИК

Закон, это то, что ты видишь в себе и вокруг себя, секретарь. То, что стоит «над неправдой, в которую погружен мир».

Секретарь думает над сказанным, видимо, что-то важное для себя понимает. Он выходит из машины, вплотную приближается к старику и энергичным шепотом спрашивает.

СЕКРЕТАРЬ

Ты же мудрый человек и понимаешь — ничего не будет, ничего… Есть решение… Вас расселят, запретят… Вы же петля на шею с вашими пряниками! Зачем тебе это нужно?!!

Старик смотрит поверх секретаря, сочувствие сгустилось в его глазах до состояния печали.

СТАРИК

Закон говорит: «Проклинающие тебя — прокляты; благословляющие тебя — благословенны!» Так все и будет.

Старик говорит секретарю, как равному для понимания и усвоения.

СТАРИК

Не я выбирал, меня выбрали, секретарь. Оплакать человечество доверено иудейским слезам!

Секретарь садится в машину, «Газик» трогается с места.

Звучит песня «Заботливые мама и тетя», из вокального цикла Шостаковича «Из еврейской народной поэзии».

Бай, бай, бай, в село, татуня, поезжай,
Привези нам яблочко, чтоб не болеть глазочкам.
Бай.
Бай, бай, бай, в село, татуня, поезжай,
Привези нам курочку, чтоб не болеть зубочкам.
Бай.

Секретарская машина выезжает из деревни. Голоса парят над лесом, широкой рекой, погостом, полем.

Бай, бай, бай, в село, татуня, поезжай,
Привези нам уточку, чтоб не болеть грудочке.
Бай.
Бай, бай, бай, в село, татуня, поезжай,
Привези нам гусочку, чтоб не болеть пузочку.
Бай.
Бай, бай, бай, в село, татуня, поезжай,
Привези нам семечек, чтоб не болеть темечку.
Бай.
Бай, бай, бай, в село, татуня, поезжай,
Привези нам зайчика, чтоб не болеть пальчикам.
Бай.

 

ЭПИЗОД Nо18

ТЮРЕМНАЯ ПСИХИАТРИЧЕСКАЯ ЛЕЧЕБНИЦА. ВОРОНЕЖСКАЯ ОБЛАСТЬ

Ноябрь 1962 года.

Во внутреннем дворе тюремной психиатрической лечебницы, за пятиметровой стеной опутанной колючей проволокой санитары-охранники прогуливают заключенных. Одетые в вылинявшие робы мужчины коротко острижены. Вялые движения узников, безучастное выражение их лиц следствие наркотического опьянения организма.

В квадратном помещении с зарешеченными окнами за длинным столом заседает врачебная экспертная комиссия тюремного управления КГБ СССР. В центре стола сидит крупный рыхлый мужчина с выбритым черепом — председатель комиссии. Рядом с ним расположились коллеги в белых халатах и военной форме.

Напротив стола, на значительном удалении стоит стул, на нем сидит пожилой небритый мужчина с отстраненным, забравшимся под потолок взглядом. Рядом с ним стоит санитар-охранник.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ КОМИССИИ

Ну, что ж, все понятно. Считаю возможным прекратить лечение и вследствие полного выздоровления отменить меру принудительной изоляции. Есть другие предложения?

Строгим, официальным голосом спрашивает председатель комиссии.

В ответ — тишина, на языке комиссии означающая согласие.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ КОМИССИИ

Поздравляю, вы успешно прошли переосвидетельствование.

Обращается председатель комиссии к уже бывшему заключенному.

Невменяемое состояние мужчины не позволяет ему реагировать на поздравление.

Начальник лечебницы, плотно сбитый полковник жестом приказывает увести больного.

Санитар подхватывает мужчину под мышки, забрасывает его руку себе на шею.

Помощник передает председателю комиссии папку.

ПОМОЩНИК

На сегодня последнее дело.

Председатель комиссии раскрывает папку, бегло просматривает немногочисленные страницы и неизменно строгим голосом спрашивает.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ КОМИССИИ

Кто лечащий врач?

Из-за стола поднимается молодой мужчина в белом халате.

Председатель комиссии благосклонно кивает головой и в академической манере, словно педагог, принимающий институтский экзамен говорит.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ КОМИССИИ

Докладывайте.

ВРАЧ

Больной сорока семи лет, украинец, главный инженер Специнспекции Подольского района, город Киев. Поступил полтора года тому назад с бредовыми ошибочными суждениями, не поддающимися коррекции. Депрессивное состояние, снижение волевой активности.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ КОМИССИИ

Какое применялось лечение?

ВРАЧ

Стандартное: инсулин, инъекции сульфозина, влажные укрутки.

Начальник лечебницы добавляет.

НАЧАЛЬНИК ЛЕЧЕБНИЦЫ

Карцер.

Председатель комиссии с укором смотрит на начальника тюрьмы.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ КОМИССИИ

Продолжайте, коллега.

ВРАЧ

До помещения в…

Врач делает вынужденную паузу, приглушает голос.

ВРАЧ

… карцер… Находился два месяца в состоянии кататонического ступора. Состояние сопровождалось галлюцинациями фантастического содержания. Диагноз — шизофрения.

Председатель комиссии внимательно рассматривает страницу дела, в задумчивости говорит.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ КОМИССИИ

Введите.

Начальник лечебницы коротким жестом дублирует распоряжение председателя комиссии.

Санитар-охранник вводит в помещение инженера, который вступил в пререкания с председателем горисполкома по вопросу гидронамыва в овраге Бабьего Яра. Он изменился, стал похож на изнуренную дальним полетом птицу.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ КОМИССИИ

Садитесь.

Инженер садится на стул, нахохлившись, осматривает членов комиссии.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ КОМИССИИ

Вы знаете, с какой целью вас пригласили?

ИНЖЕНЕР

Да, на пересмотр…

Инженер запинается, тревожно смотрит на председателя комиссии.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ КОМИССИИ

Переосвидетельствование.

Уточняет председатель комиссии.

Инженер согласно кивает головой.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ КОМИССИИ

Как вы себя чувствуете?

ИНЖЕНЕР

Очень хорошо. Пройденный курс лечения сделал меня здоровым человеком.

Заученно отвечает инженер.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ КОМИССИИ

Расскажите, вас не тревожат посторонние голоса?

Инженер с неохотой отвечает.

ИНЖЕНЕР

Нет.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ КОМИССИИ

Может быть, какие-нибудь тяжелые воспоминания?

Инженер кривит лицо и нетвердо отвечает.

ИНЖЕНЕР

Нет, я ничего не помню.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ КОМИССИИ

Вы работали главным инженером?

Инженер начинает ерзать на стуле.

ИНЖЕНЕР

Да, главным инженером.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ КОМИССИИ

На вашем производстве произошла авария, ведь так?

На лице инженера появляется гримаса боли.

ИНЖЕНЕР

Я ничего не помню…

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ КОМИССИИ

Я правильно понимаю, привидевшиеся вам…

Председатель комиссии заглядывает на страницу дела и зачитывает вслух.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ КОМИССИИ

«… черные сгустки, зависшие в воздухе» больше не являются?

Инженер близок к истерике, его лицо обезображено гримасой отчаяния, выброшенные вперед руки, свиты жгутом.

ИНЖЕНЕР

Я ничего не помню…

Выкриком отвечает инженер.

Начальник лечебницы бдительно посматривает на инженера и председателя комиссии.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ КОМИССИИ

А как же…

Председатель комиссии вновь цитирует показания из дела.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ КОМИССИИ

«тысячи трупов», «застывшие в глине коляски с младенцами», «заживо сожженные»? Не возвращаются галлюцинации?

Требовательно спрашивает председатель комиссии.

Начальник лечебницы обеспокоен, он говорит председателю комиссии не громким голосом.

НАЧАЛЬНИК ЛЕЧЕБНИЦЫ

Материалы по техногенной катастрофе в Киеве строго засекречены.

Инженер не в силах сдерживать ломку, его тело извивается, готово сверзиться на пол.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ КОМИССИИ

Мы не на партийной комиссии, а в лечебном учреждении.

Наставительно отвечает начальнику лечебницы председатель комиссии.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ КОМИССИИ

Что скажете, не преследуют вас видения?

Перехваченный спазмом рот инженера сипло выталкивает.

ИНЖЕНЕР

Нет…

Инженер падает со стула на колени, с животным страхом и страданием в глазах смотрит в сторону комиссии.

ИНЖЕНЕР

«А если будет вред, то отдай душу за душу, глаз за глаз, руку за руку, ногу за ногу, ожог за ожог, рану за рану, ушиб за ушиб»…

«Ибо день мще­ния у Го­с­по­да, год воз­мездия за Сион!»

Дурным голосом кричит инженер. На коленях он ползет в сторону стола.

Председатель комиссии растерян.

ИНЖЕНЕР

Свершилась кара!!!

«Да будут дни его кратки, и достоинство его да возьмет другой;

дети его да будут сиротами, и жена его — вдовою!»

НАЧАЛЬНИК ЛЕЧЕБНИЦЫ

Убрать!

Два дюжих санитара хватают инженера под руки, волокут к двери.

ИНЖЕНЕР

«Да скитаются дети его и нищенствуют, и просят хлеба из развалин своих!»

В чахлом теле инженера бунтует неведомая сила, он сопротивляется охранникам.

ИНЖЕНЕР

«Да не будет сострадающего ему, да не будет милующего сирот его;

да будет потомство его на погибель, и да изгладится имя их в следующем роде!»

НАЧАЛЬНИК ЛЕЧЕБНИЦЫ

Устроили из тюрьмы больницу!

В сердцах говорит начальник лечебницы.

Санитары-охранники тащат инженера по коридору. Он выворачивается, бросается к забранному решеткой открытому окну.

ИНЖЕНЕР

«Да будет воспомянуто пред Господом беззаконие отцов его, и грех матери его да не изгладится;

да будут они всегда в очах Господа, и да истребит Он память их на земле!»

Охранники настигают, отдирают от решетки, избивают инженера.

Захлебываясь плачем, инженер кричит.

ИНЖЕНЕР

«Да облечется проклятием, как ризою, и да войдет оно, как вода, во внутренность его и, как елей, в кости его;

да будет оно ему, как одежда, в которую он одевается, и как пояс, которым всегда опоясывается!»

Во внутренний двор тюремной психиатрической лечебницы доносятся крики инженера. Отравленные серными уколами заключенные, не имея физической силы поддержать восстание одиночки, начинают мычать.

Жуткий голос хорового мычания накрывает территорию тюремной психиатрической лечебницы, затерянной на границе горелого леса и заболоченного озера.

ЭПИЗОД Nо19

ЦК КПСС. МОСКВА

Ноябрь 1962 года.

По длинному пустынному коридору медленно идет Шостакович. Он одет в демисезонное пальто.

На бледном лице композитора вздрагивает левый угол бескровных губ. Уменьшенные линзами очков глаза переполнены страданием.

Имперское здание серого цвета с выложенной камнем надписью: ЦЕНТРАЛЬНЫЙ КОМИТЕТ КОММУНИСТИЧЕСКОЙ ПАРТИИ СОВЕТСКОГО СОЮЗА.

Из массивных дверей здания ЦК КПСС выходит Шостакович, ошибается с выбранным направлением, возвращается, уныло бредет вдоль нескончаемого серого фасада здания.

В изголовье т-образного стола под портретом В. И. Ленина сидит партийный функционер. Он подробно рассматривает макет сувенирного бюста Шостаковича, выполненный из пластилина. Затем возвращает его на подставку и мощными ударами кулака превращает макет в бесформенную массу.

Финал заключительной части Пятой симфонии Шостаковича подобрался к грому литавр, тарелок и большого барабана.

КОНЦЕРТНЫЙ ЗАЛ. США

Ноябрь 1962 года.

В переполненном зале публика вдохновенно слушает финал заключительной части Пятой симфонии Дмитрия Шостаковича.

На сцене академический симфонический оркестр ленинградской филармонии.

Сухощавая кисть дирижера, ныряет, словно клюв цапли.

Войлочные головки бьют в литавры.

Скрипичные смычки взбивают канифольную пыль.

Кожаное тело большого барабана сотрясается от равномерных ударов колотушки.

Дирижерская кисть ставит точку в исполнении симфонии.

Американские слушатели вскакивают с мест, восторженно аплодируют, кричат, стучат ногами о пол.

Дирижер Евгений Мравинский поворачивается к залу. Его долговязая фигура возвышается над оркестром и публикой. На сцену летят букеты цветов.

Демонический профиль Мравинского украшен изогнутой бровью. На щеке гуляет желвак, в ритм пульсу подергивается жилка в мешке под глазом.

В кулуарах концертного зала толпятся фоторепортеры, журналисты, хроникеры с камерами на штативах.

В сопровождении официальных лиц и куратора оркестра к представителям прессы выходит Мравинский. На нем дорогой выделки одежда. Мелькают вспышки фотоаппаратов, советского дирижера обступают корреспонденты.

1-й КОРРЕСПОНДЕНТ

Господин Мравинский, какая самая значительная человеческая встреча в Вашей жизни?

МРАВИНСКИЙ

С Шостаковичем.

В режиме экспресс интервью, мгновенно отвечает дирижер.

2-й КОРРЕСПОНДЕНТ

Самые сильные музыкальные впечатления?

МРАВИНСКИЙ

От творчества Шостаковича.

Также, без паузы отвечает Мравинский.

3-й КОРРЕСПОНДЕНТ

Маэстро, назовите самое важное событие в вашей исполнительской деятельности?

МРАВИНСКИЙ

Работа над произведениями Шостаковича.

Сдержанно улыбаясь, говорит дирижер.

Репортеры одобрительно смеются.

2-й КОРРЕСПОНДЕНТ

Припомните, пожалуйста, самые большие трудности, стоявшие на вашем пути дирижера?

МРАВИНСКИЙ

При подготовке почти каждой премьеры симфоний Шостаковича.

Затем твердым уверенным голосом, подходящим дипломату или политику добавляет.

МРАВИНСКИЙ

Композитор Шостакович выступает против всяких форм агрессии, тирании, жестокости, подавления человека и народа.

Корреспонденты не перестают строчить в блокноты, порываются опередить коллег с вопросом.

3-й КОРРЕСПОНДЕНТ

Шостакович посвятил вам восьмую симфонию. Как вы к этому относитесь?

МРАВИНСКИЙ

С благодарностью. Музыка Шостаковича, великого композитора нашей эпохи, завоевала признание в Советской стране и во всем мире. Она навсегда останется в истории мировой музыкальной культуры как одна из ее вершин.

Фразой из официального коммюнике завершает пресс конференцию дирижер.

КУРАТОР

Господа, будем заканчивать встречу, маэстро Мравинскому необходим отдых.

Репортеры с пониманием кивают, фотографы, поспешая, передергивают затворы камер.

В машину с государственным флагом СССР на капоте садятся куратор оркестра и Мравинский. Машина трогается с места.

КУРАТОР

Поздравляю, Евгений Александрович. Триумф! Принимали блестяще. Признаюсь, так волновался, что не подыскать слов. Слава богу, обошлось без провокаций.

Мравинский с пониманием кивает головой.

КУРАТОР

В Москве довольны ходом гастролей. Сам…

Куратор задрал вверх указательный палец.

КУРАТОР

… подчеркнул политическое значение выступлений оркестра на территории…

Куратор подыскивает корректное завершение фразы и не находит.

КУРАТОР

В общем, ситуация после карибского кризиса, прямо скажем, не из лучших.

В поддержку сказанного Мравинский кивает головой.

КУРАТОР

Ваш приезд очень кстати… Неоценимая помощь МИДу. Примите и мою персональную благодарность.

Дирижер со значением склоняет голову в поклоне.

КУРАТОР

Поражаюсь вашему таланту и прозорливости в подборе репертуара.

На лице дирижера мелькнула снисходительная улыбка.

МРАВИНСКИЙ

Слова признательности дороги всякому артисту. Благодарю, однако, вы преувеличиваете мои заслуги. Почести следует отнести Дмитрию Дмитриевичу.

Переждав необходимую паузу, с тем, чтобы взять тональность, указующую в далекую будущность, Мравинский продолжает.

МРАВИНСКИЙ

Понимаем ли мы его подлинное историческое значение, всегда ли сознаем, что рядом с нами и среди нас живет один из семьи великих? И достаточно ли дорожим мы его временем, вниманием, здоровьем?

КУРАТОР

Как это верно сказано: «…дорожить временем и здоровьем одного из семьи великих».

И без того аскетичное, высеченное из твердой породы лицо Мравинского застыло, опытный слух дирижера уловил в голосе собеседника интонацию послания.

КУРАТОР

Да, Евгений Александрович, чуть было не забыл… В Москве, на самом верху интересуются вашим ответом на предложение Шостаковича.

Дирижер метнул ястребиный взгляд на куратора.

КУРАТОР

Вы собираетесь дирижировать тринадцатой симфонией?

С неуловимым нажимом в голосе спрашивает куратор.

Мравинский глубоко задумался, смотрит в сторону залитых неоном витрин, на свои холеные артистические руки. Затем отчетливо, так, чтобы запомнилось, говорит.

МРАВИНСКИЙ

Потомки будут завидовать нам, что мы жили в одно время с автором Восьмой симфонии, могли встречаться и разговаривать с ним.

Куратор удовлетворенно кивает головой, затем откидывает крупное тело на спинку автомобильного сидения.

Мравинский устало прикрывает длинными пальцами веки.

Машина с государственным флагом СССР на капоте медленно продвигается в автомобильной пробке.

КВАРТИРА ШОСТАКОВИЧА. МОСКВА

Не говоря приветственных слов, Шостакович проходит мимо Ирины в спальную комнату и как есть в пальто и обуви бросается в постель. Его тело сотрясают неостановимые рыдания.

Взволнованная Ирина стоит на пороге спальной комнаты.

Шостакович отрывает от постели залитое слезами лицо.

ШОСТАКОВИЧ

Меня вынуждают снять премьеру.

Ирина решительно подходит к кровати, садится, берет голову мужа к себе на колени.

ШОСТАКОВИЧ

Они давно преследуют меня, гоняются за мной… Мне все кажется, что они одумаются, пожалеют и оставят меня в покое.

Превозмогая спазмы, перехватившие горло говорит композитор.

ШОСТАКОВИЧ

За что?!! За что не позволяют высказать свою боль?!!!

Ирина гладит рукой голову мужа, целует лоб.

Ирина

Оставь Митя разглядывать следы гонителей. Их небо темная мука, терзание нечистой души.

Ирина прижимает голову Шостаковича к груди, проникновенным, убежденным в правоте голосом начинает читать строки из стихотворения Чеслава Милоша.

Ирина

Пусть никогда не исчезнет во мне стремление к городу Солнца.

Эта эпоха произвела людей сильных и чистых,

И смерть, и измену, которая их ожидает.

Скажи мне, какой должна быть обязанность человека,

Чтобы подобен он стал людям сильным и чистым,

В то время как поиск назван неуверенностью, а виной

Сочтена верность себе?..

Ирина умолкает, словно предоставляет Шостаковичу возможность ответить на вопрос поэта. Длинными нервными пальцами Шостакович стаскивает с лица очки, в отчаянии закрывает глаза руками, отрицательно машет головой.

Ирина

Пусть буду я, как сегодня, до последнего моего часа

Жаждущим справедливости для братьев моих на земле,

Готовый, как могу заплатить за стремление к городу Солнца.

Заканчивает читать стихи жена композитора. Она обнимает Шостаковича, будто дитя укачивает измученного мужа.

Звучит песня «Колыбельная», из вокального цикла Шостаковича «Из еврейской народной поэзии».

Мой сынок всех краше в мире — огонек во тьме.
Твой отец в цепях в Сибири,
Держит царь его в тюрьме.
Спи, лю-лю-лю-лю.

ЭПИЗОД Nо20

СОН ШОСТАКОВИЧА

Сумрачное небо.

Заброшенную землю с чахлым кустарником и одинокими деревцами сковал лед.

Девятилетний мальчик — Митя Шостакович, с трудом пробирается по скользкой наледи. Он одет в гимназическую шинель, перевязанную старым пуховым платком, фуражку, легкие ботиночки. В руке у него нотная папка. Другую руку мальчика держит старик, известный участием в эпизодах: Бабий Яр, Рим и т.д. Старик одет в форменную шинель педагога петербургской консерватории.

Колыбель твою качая, мама слезы льет.
Сам поймешь ты, подрастая, что ей сердце жжет.
Твой отец в Сибири дальней,
Я нужду терплю.
Спи покуда беспечально,
А лю-лю, лю-лю, лю-лю, лю-лю, лю-лю, лю-лю.

Старик и Митя добираются до изножья высокого холма. На вершину холма ведут заледенелые ступени.

Трудный подъем старик и мальчик преодолевают с терпением и упорством.

В конце пути их ожидает вход в храм совершенно круглой формы. Старик и мальчик проходят в приотворенные гигантские резные двери.

Стены храма и пол покрыты толстым слоем льда.

Митя задирает голову вверх.

Скорбь моя чернее ночи,
Спи, а я не сплю.
Спи, хороший, спи, сыночек,
Спи, лю-лю, лю-лю, лю-лю, лю-лю, лю-лю, лю-лю.

«Огромный, с изумительным искусством воздвигнутый купол храма завершается посередине, или в зените, малым куполом с отверстием над самым алтарем».

Старик подводит мальчика к укрытому льдом каменному престолу. Берет из его рук папку, достает стопку нотных листов, половину отдает Мите и принимается раскладывать листы на пол и утварь храма.

Мальчик занимается тем же — кладет густо исписанные нотные листы на престол, стены храма.

Покончив с делом, старик мелким шажком удаляется к выходу. Митя следует за ним.

Звучание «Колыбельной» песни завершается.

Старик прилагает усилие, широко, настежь открывает скрипучие двери храма, потом подбирает полы шинели, садится на ягодицы и с гиканьем устремляется вниз по крутому ледяному склону.

Мальчик прижимает дужку очков к переносице, подбирает полы шинели и скатывается по склону вслед за стариком.

В отверстие малого купола храма проникает солнечный луч.

Нотный лист, оставленный на престоле, намокает, ледяная корка тает и открывает камень, украшенный золотой лирой.

Матово-красные лучи солнца растапливают лед на стенах храма.

С шумом трескается лед на полу.

Нотные листы сползают по розово-мраморным стенам, на которых изображены: кимвал, шофар, десятиструнный псалтирь.

Набухшие водой нотные листы сплавляются к выходу из храма.

Освобожденные от ледяных оков внутренности храма переливаются благородным разноцветьем.

Потоки воды выносят нотные листы на лестницу. Яркое солнце жалит лед.

На избавленной от ледового плена земле, лежат слипшиеся нотные листы.

ЭПИЗОД Nо21

МУЗЫКАЛЬНЫЙ ТЕАТР

18 декабря 1962 года

Сыплет крупный снег. У парадного входа в театр людно и оживленно, идет охота за лишним билетиком. Автомобили доставляют новых слушателей, пара конных милиционеров следит за порядком.

У театрального гардероба толкотня. Дамы в вечерних платьях обступили зеркала, поправляют прически и украшения.

В курительной комнате курят празднично одетые мужчины.

Буфет раздает бутерброды, напитки.

Парами и порознь слушатели поднимаются по широкой лестнице, ведущей в зал.

У парадного входа в театр одиноко дежурит конная милиция. Несколько безбилетных меломанов продолжают надеяться на чудо. На улицу доносится звук предупредительного звонка.

Ярко освещенный зал пуст в партере, двери в него заперты. Наряженная публика заполняет места на галерке. Ее все прибывает, люди устраиваются в проходах, пробираются в осветительную ложу.

Звучит третий звонок. Свет в зале гаснет. Наступает тишина.

Рассеянный свет аварийного освещения угадывает в партере движение теней. Беззвучно, не нарушая тишины, кресла в партере занимают старики в поношенных долгополых сюртуках; женщины в цветастых летних платьях; представительные мужчины в костюмах; дети разного возраста. Проходы в партере забиты скарбом: узлами, чемоданами.

Занавес раздвигается, на сцене, в соответствии с традицией расположения музыкантов в оркестре стоят стулья. На них лежат скрипки без струн и колков; изуродованный метал валторн, труб; виолончели с пробитой пулями декой. Над сценой возвышается хромой рояль с перебитыми, встопорщенными струнами, пульты.

Публика в галерке, слушатели-призраки затаив дыхание смотрят на сцену.

На сцену вереницей выходят хористы, они одеты в отутюженные фраки, белые рубашки, бабочки. За ними на сцене появляются оркестранты, также одетые в концертный костюм: фрак, белая рубашка, бабочка. Музыканты бережно берут в руки изувеченные инструменты, рассаживаются на стулья.

Дирижерская палочка лежит на дирижерском пульте поверх партитуры, на которой начертано:

Дмитрий Шостакович

Симфония № 13, си-бемоль минор, Op. 113

Последним на сцену выходит Дмитрий Шостакович, он подбирает с пульта дирижерскую палочку, раскрывает партитуру симфонии, оглядывает оркестрантов.

Воскрыляет руки.

ЗАТЕМНЕНИЕ

На экране появляются титры.

КОНЕЦ